В бараке поднялся невообразимый гвалт. Зеки, озверевшие от нестерпимого «закручивания гаек» администрацией ИТК, готовы были идти на любые действия, чтобы добиться ослабления режима. Кто-то принялся вырывать металлические дужки от спинок кроватей. Другие извлекали из потаенных мест заточки и ножи. Рассвирепевшая толпа хлынула из барака.
Примерно то же самое происходило в других отрядах, куда были отправлены Шуруп, Зяблик и Котел.
Уже через минуту над лагерем несся рев возмущенных голосов, перекрывающий оглушительный вой «тревожной» сирены.
Идейный вдохновитель, Степка Барсуков, лишь хитро и довольно улыбался, наблюдая за происходящим через мутное стекло своего барака. Выходить вместе со всеми под солдатские пули ему было «впадлу»[62]. Мужики сами разберутся.
Лелик услышал за спиной шум и оглянулся. По обширной территории жилой зоны яростно метались сотни три заключенных, сметая все на своем пути. Зазвенели выбитые стекла в окнах пищеблока. С центрального входа в клуб содрали серпастый и молоткастый красный флаг (позже оперативники «назначат» за это дело виновного и впаяют ему срок за осквернение советской символики). Группа человек из десяти ворвалась в библиотеку и принялась через разбитые же окна вышвыривать на улицу книги. Зачем это делалось, так никто впоследствии и не разберется. В зоне начался бунт.
Как раз в это время Лелик бросился к колючей проволоке.
– Стой! Назад! – окрикнул часовой. Его автомат теперь был направлен на Прибаева.
Лелик не обратил на команду никакого внимания.
– Стой! Стрелять буду!
В следующую секунду затрещала автоматная очередь. Солдат бил над головой заключенного, как и было приказано на инструктаже перед заступлением в караул. Все здорово удивились такому распоряжению. Но приказы, как говорится, не обсуждаются. И сейчас часовой строго следовал указаниям начальника колонии подполковника Загнибороды.
Лелик на мгновение пригнулся, услышав, что солдат открыл огонь. А затем вновь принялся неистово продираться сквозь ограждение, провоцируя охранника вести огонь на поражение.
Солдат снова дал короткую очередь высоко над головой осужденного. И вдруг Лелик упал. Будто подкосил его кто. В голове его зияла маленькая черная точка, из которой на дорожку; посыпанную красным тертым кирпичом, фонтаном била густая кровь вперемешку с мозгами, выделявшимися идеальной белизной на зловещем алом фоне.
Часового словно паралич разбил. Он продолжал держать свой автомат наперевес, но уже не стрелял. Удивленно хлопал глазами и никак не мог подобрать отвисшую челюсть. Он точно знал, что не мог убить осужденного. Ведь стрелял же в воздух! Тогда почему же тот упшт замертво? Немного придя в себя, солдат страшно закричал. Он вдруг со всей отчетливостью представил себе, что его ждет за невыполнение приказа «стрелять только в воздух». Как минимум военный трибунал и срок в дисциплинарном батальоне, который от настоящей зоны мало чем отличается.
– Гаси вертухаев!!! – орали зеки, толпой двигаясь по территории в направлении ворот, разделяющих жилую зону и административный блок. Они были уже совсем рядом, когда ворота, урча электромотором, отворились и на них хлынула неудержимая лавина: бронетранспортеры и солдаты полка оперативного реагирования.
Хорошо вооруженные и обученные войска выверенной тактикой принялись рассекать толпу осужденных на мелкие группы. Их подготовка резко отличалась от той, что имели солдаты батальона охраны. И зеки сразу обратили на это внимание. В какие-то минуты многие из обитателей лагеря уже лежали на земле с пробитыми черепами. Другие кинулись бежать.
Солдаты гнали их внутрь жилой зоны. А бронетранспортеры тем временем обогнули толпу и перекрыли подходы к баракам. Боковые и задние их люки отворились, выпуская наружу десант.
Оказавшись окруженными, заключенные не знали, куда им деваться. Крики отчаяния смешивались с короткими автоматными очередями и подаваемыми в громкоговоритель командами.
Из одного бронетранспортера вылез человек, одетый в пятнистый комбинезон, какие носят пограничники, выходя в секрет или дозор. Мельком глянув на творящееся вокруг, он прямиком направился к бараку, из окна которого наблюдал за ходом бунта Барсук. Чуть приоткрыл входную дверь и проскользнул внутрь.
– А! Мамочки! Ты кто?! – в ужасе закричал Степка Барсуков, увидев странно одетого мужчину перед собой в совершенно пустом бараке.
Зек стоял теперь спиной к окну, держась одной рукой за подоконник, а вторую, в которой блестело лезвие финки, вытянув перед собой. Мужчина в комбинезоне медленно приближался. Лицо его не выражало ничего. Вопроса Барсука он словно не слышал.
– Не подходи! – Голос зека сорвался на писк. – Не подходи – замочу!!! – «Перо», движимое рукой зека, учащенно заходило слева направо и обратно. – Стой!!!
Мужчина сделал еще один шаг и остановился, словно подчинился команде.
– Пошел отсюда! – все так же пискляво выкрикнул Барсук, перепуганный насмерть. – Пошел вон! Пошел…
Мужчина холодно усмехнулся. Он так и стоял перед зеком, не говоря ни слова. Впрочем, пауза затянулась ненадолго.
Человек в комбинезоне отвел свою правую руку назад. А когда Барсук вновь увидел ее, то потерял дар речи. В руке мужчины был пистолет. Но не такой, как у лампасников зоны, а гораздо больших размеров и с длинным стволом.
Мужчина выстрелил с расстояния пяти шагов даже не целясь. Пуля снесла Барсуку верхнюю часть черепной коробки. Стрелявший вложил свое оружие в кобуру, висевшую на портупее справа сзади, повернулся кругом и вышел.
Кешка Монахов в это время был вместе со всеми. То есть как раз там, где происходила вся заваруха, – в эпицентре бунта. Барсука, понятно, поблизости не наблюдалось, и всем волей-неволей приходилось смотреть на него как на некоего неформального руководителя, если можно так выразиться применительно к сложившейся ситуации.
Солдаты, расчленив зеков на мелкие группы, прекратили стрельбу и принялись просто забивать осужденных прикладами и топтать сапогами тех, кто попадался под ноги. Оказываемое поначалу сопротивление быстро угасло. Слишком уж не равны были силы. Теперь стала окончательно ясна вся бессмысленность заварившейся каши.