Я лишний человек. Живу не в своей стране, не в своем романе, не в своем веке. Где она, моя страна? Кто сочинил мой роман? Когда ушел или, может, наоборот, когда наступит мой век? Скажите, пожалуйста, у вас нет другого глобуса?
Вспомнив этот поучительный анекдот, я увидела между деревьями мужскую фигуру, оформленную в лучших эмигрантских традициях. Джинсы-варенки, замшевая куртка, кроссовки на толстенной подошве, итальянская кожаная сумка на ремне через плечо.
Деби говаривала: "Если в жаркий летний день я вижу на лужайке парка Золотых Ворот дорого и броско одетую женщину в туфлях на высоких каблуках, в супермодной стрижке, с запудренным лицом, с которого стекают румяна, а ресницы забиты тушью, я знаю, это эмигрантка из России". Когда случился пресловутый инцидент со Стюартом, разочарованная Деби презрительно произнесла: "Чем же ты отличаешься от остальных эмигранток из России?", бросила трубку и прекратила отвечать на мои звонки.
Какое счастье, когда есть виноватый: черный ли, белый, еврей или эмигрант из России!
Но это с общечеловеческой точки зрения, а с точки зрения эмигранта из России?
По каким отличительным, нам одним известным признакам мы безошибочно и легко узнаем друг друга в любой толпе? На автобусных остановках, фермерских рынках. Даже в общей примерочной магазина "Леманс", когда толчемся там у зеркал, раздетые до лифчиков и колготок.
Ведь и американцы носят джинсы-варенки. И мексиканки одеваются и красятся ярко и безвкусно. Ладно бы по глазам, но ведь и со спины узнаем. Кто-то, я слышала, хвастался: "По кончику юбки узнала свою". Но юбки-то покупаем здешние.
Узнаем, прощупываем друг друга глазами и чаще всего равнодушно, чуть смущенно отворачиваемся. Я научилась улыбаться просто, ни к кому конкретному не адресуясь, но насколько же легче заговорить с кем угодно, хоть с мексиканкой, хоть с негритянкой, хоть с чертом, чем со случайно встретившейся незнакомой соотечественницей.
В том же доме, где я снимаю квартиру, этажом ниже, живет молодая рижанка. Нас познакомил американец, хозяин этого дома, рассчитывал, видимо, что оказывает этим нам большую услугу. Действительно, казалось бы: две одинокие леди, на вид примерно одного возраста, в чужой стране, говорят на одном языке, чего ж еще?
Мы, зеркально отражая друг друга, померились взглядами и в ту же секунду одновременно поняли: не тот круг, не тот стиль, не те интересы. Здороваемся, конечно. Но ведь неписанное правило: дружеские отношения связывают людей, в зависимости от городов, откуда выехали, машин и домов, которые приобрели, разряда магазинов, из которых одеваются... Ну еще, чужаков не принимать... Одиноких женщин не подпускать на пушечный выстрел (как показывает практика, правильно: разве после того, что я сотворила со Стюартом, можно пускать меня в приличный дом?)... Одиноких мужчин, наоборот, жалеть, подкармливать и принимать в качестве друзей домов...
Эти окаянные правила за мою эмигрантскую жизнь успели здорово проехаться по мне всеми колесами.
Я наблюдала кружившие между деревьями джинсы-варенки. Те появлялись, исчезали за стволами, появлялись опять, то полностью, то частично, но неуклонно приближались ко мне. Скоро я могла рассмотреть лицо, особо ничем не примечательное. Затем темно-русые усы и голубые глазки, которые часто мигали, отчего казались маленькими и очень удивленными.
- Ит из бьютифул дэй, - мигнули глазки, пытаясь стеснительной улыбкой сгладить ощутимый русский акцент.
- А в Сан-Франциско это случается так редко...
Вдруг не узнал. Оказывается, не всегда все-таки узнаем друг друга. Правда, я, вразрез с традициями, а может, просто из вредности, не люблю носить джинсы. И безоговорочное пристрастие к ним считаю глупостью. И не нахожу никакого удобства. Тут давит, там трет, здесь врезается, там вгрызается, это, по-вашему, удобство?
- Ну да, ну да, естественно, - заторопились глазки. - Я так и понял, что вы - русская. Даже заговаривать расхотелось.
- Что ж заговорили?
- На всякий случай, вдруг ошибся...
- Ненавидите соотечественников, как и все остальные соотечественники?
- Скажем так, просто стараюсь держаться подальше.
- Ну и держитесь подальше, в таком случае.
- Хамить изволите? - голубые глазки смотрели с издевкой, я задохнулась от такого нахальства.
- От хама слышу.
- Вот теперь ясно, что русская.
- Я - еврейка из России, - со времен Печорина сразу же уточняю в таких случаях. И с непонятной в данном случае патетикой добавила: - Пшел вон!
Последнее восклицание вырвалось совершенно неожиданно для меня. Незнакомец взглянул так, что мне немедленно стало стыдно.
- Ну зачем же грубить... Разве нельзя спокойно, мы оба вроде интеллигентные люди...
- Интеллигент, - примирительно пробормотала я. - Пинжак через "Д" пишет.
- Вот это лучше... А то "Пшел вон!" Ведь вы тихая еврейская дамочка, а не генерал в отставке.
- Я, может быть, и тихая, а вы меня спровоцировали...
- А вы не поддавайтесь на провокации.
- Может, достаточно? - вполне интеллигентно спросила я.
Он пробормотал тоже вполне интеллигентно: - Ну да, ну да. Естественно, - и отрекомендовался: - Алекс.
"Создается такое впечатление, - опять-таки из Деби, - что всех русских зовут или Алекс, или Борис" - с ударением на первом слоге, а то как же.
Я усмехнулась и тоже представилась: - Джули.
- Юля, - уточнил новый знакомый.
- Саша, - уточнила я. - Или Алеша?
- Алеша в Болгарии стоит, - почему-то обиделся Алекс. Немного подумав, он пояснил: - Столбом.
Потом, став в горделивую позу, он, все еще с непонятной обидой в голосе, переспросил: - Я что, на Алешу похож?
Он не был похож на Алешу. И на Сашу он похож не был.
- Наверно, Шурик, - нерешительно предположила я.
- Точно, - обрадовался он. - Как вы догадались?
- Профессия такая.
Я усмехнулась. - Судя по разговору, москвич?
- Ну да, ну да, естественно. Интересно, что это за профессия такая, частный детектив, что ли?
Я сказала, чем занимаюсь. Он недоверчиво хмыкнул, но распространяться по этому поводу не стал.
- Вы позволите?
Новый знакомец показал рукой на ствол рядом со мной, как раз, где белел дурацкий автограф таинственных А и Б.
- Ну да, ну да, естественно, - ехидно отвечала я.
Глава 2
Через пять минут я все о нем знала. Скрипач из Москвы, сбежал от семьи, якобы в гости, ищет вариантов, дабы остаться в Штатах, сюда заехал на два-три дня из Лоса, который Анджелос. Прощупать ситуацию.
- Живу пока тут... - Алекс сделал неопределенное движение плечом. - На пляже... В машине своей... - Он пристыжено усмехнулся и быстро ткнул подбородком куда-то в сторону океана, блеснув на меня при этом одним глазом.
Я сразу почувствовала, по выражению Деби, "бабочки в животе". Бездомный. Свой, интеллигентный, и бездомный.
Новый знакомый горестно вздохнул: - Да нет, на пляже ничего: воздух свежий... Он озабоченно уставился в сторону океана и жалостно прибавил: - Холодно, правда, особенно по утрам...
Я представила себе это житье на пляже. Утренняя холодина с изморосью и ветром. Несмолкаемый шум волн. Ноги в машине не распрямишь. Да и вообще, что это за сон, когда не разогнуться, не потянуться... Тело затекает, немеет... И без горячего душа... И горячего кофе...
- А туалет там есть?
Голос у меня дрогнул. Московский скрипач сразу понял, что рыбешка клюнула.
- Ну, туалет, это слишком сильно сказано... Правдивее будет, уборная...
Маленько подумав, Алекс добавил: - Вонючая... Закрывается к тому же по ночам... Чтоб бедолаги вроде меня не пользовались слишком усердно...
Ну почему бы мне в тот момент не усомниться, не призадуматься хоть на секунду, что уж чем-чем, а здешним туалетом нового эмигранта не испугаешь. Нет, даже в голову не пришло вспомнить отечественные отхожие места, со зловонностью которых сравнится разве что самое страшное из кэмпинговых, да и то после того, как там денек-другой отдохнула орда соплеменников. Теплые ватер-клозеты Калифорнийских пляжей с мылом, туалетной бумагой и гигиеническими подкладками на унитаз - ах, какой ужас для недавнего выходца из совдепии! Меня просто галопом несло поскорее подставить уши той лапше, которую вдохновенно разматывал Алекс: - А как же вы?