- Приспосабливаемся...
Он бросил на меня сбоку внимательный взгляд, а потом, точно выдержав паузу, прибавил: - Не я один, в конце концов... Здесь, во Фриско таких хоумлесов... - Алекс опять горестно усмехнулся: - Типа меня, - он внушительно посмотрел мне в глаза, понял, что держится крепко, и стал вколачивать последние гвозди, уже скорее для порядка: - Хоть пруд пруди. На том же пляже... В основном, негры, правда...
Уж кто-кто, а я-то никогда не считала себя расисткой, и вообще: мы тоже были рабами в Египте... Тем не менее, именно последний довод почему-то сразил меня окончательно. Я не могла дольше раздумывать.
- Вообще-то вы могли бы у меня пожить...
Я мычала. Я чувствовала себя неудобно. Мне было неловко звать его к себе, но и не звать было неловко тоже. - Если ненадолго, конечно... Два-три дня... Вы же все равно через два дня уезжаете?
- Ну да, ну да, естественно, - он теперь говорил торопливо, боялся, наверно, что передумаю. Потом еще раз, быстро, но внимательно взглянул на меня своими острыми глазками, понял, что не передумаю, и, криво улыбнувшись, заключил: - Благодетельница.
Имя Саша не прижилось. Так уж почему-то получилось: американская интерпретация этого имени подходила моему русоусому знакомому больше.
Алекс ехал за мной до самого дома, то есть, не моего, конечно, а того, где я снимаю квартиру. У гаража потенциальный мой сожитель припарковался на свободном месте. Благо, на последних авеню Сансета, а я живу почти у океана, мест навалом.
Прежде всего, бедолага начал выгружать из багажника драный спальник. Но стоило мне заикнуться насчет того, что "Да есть у меня лишняя постель", он одним движением руки впихнул спальник обратно, а вторым вытащил на свет божий жуткую загаженную кастрюльку с полу-оторванной ручкой. За несчастной кастрюлькой последовали разлагавшиеся останки персиков в промокшем бумажном полотенце.
С этого-то знакомства, надо полагать, и началась история с Сержем. Ведь на самом деле: не поехали бы мы с Алексом назавтра смотреть город, не занесло бы нас на знаменитую Рыбачью Пристань, а там и на катер, я бы и не встретила Сержа. Значит, не протянулась бы та странная необъяснимая цепочка, на одном конце которой болталась я, а на другом ошивался Серж.
Ничего бы вообще не случилось, не предложи я Алексу ночлега в своей квартире.
Или, наоборот, независимо от Алекса, встреча с Сержем все равно ожидала меня? Так или иначе, мы наткнулись бы друг на друга, потому что свидание наше было записано, запрограммировано в его и в моей судьбе? Кем запрограммировано? Каким образом записано? Что это такое - судьба? Не знаю.
Но часто думаю: что заставляет встречаться и сходиться или, наоборот, отталкивает друг от друга людей? Случай? Божья воля? В чем причина того, что две кривые, по которым два разных человеческих поля движутся по жизни, вдруг пересекаются в одной точке? И ведь хаотически, вроде бы, движутся, независимо от других... Что определяет место, время, длительность этого пересечения? В чем она, наша свобода и наша несвобода?
Какая нелегкая привела бездомного Алекса к этому озерцу именно в тот час, когда я сидела там? А какая нелегкая толкнула на один вечер меня и "Печорина" в объятья друг другу? И зачем чуть ли не немедленно растащила в разные стороны? Случай? Судьба? Он был по какой-то причине, тот минутный порыв? Или просто так, ни для чего и совершенно без "почему"?
Нет, Булгаковский Воланд должен быть прав: кирпичи ни с того ни с сего никому на голову не валятся. Я чувствую это всем своим существом "гадалки и советчицы": всякому событию должен предшествовать свой мотив. Вовсе не так уж и хаотичны наши передвижения по жизни, если пристально приглядеться. Все, что происходит в этом мире, происходит по какому-то основанию, то есть, по определенному, четкому, заранее обусловленному и установленному резону. Или не все?
В общем, отмылся в моей ванной московский скрипач. Подкормился горячим супом, который сам же и сочинил, пока я успокаивала очередных страждущих.
Сначала, в пять, прибежала запыхавшаяся Гленда, замученная вечной диетой блондинка с проступавшим сквозь кожу легким румянцем на скулах. Ее лицо очень похоже на яблоко Джонатан. Это моя постоянная посетительница. Она тут работает в небольшом продуктовом магазинчике напротив и приходит ко мне в свой перерыв раз в две недели.
Гленда ужасно дергается по всякому поводу и без. Яблоко Джонатан статично заморщено в непонятную гримасу: то кажется, лицо это чересчур усиленно улыбается, то вдруг возникает подозрение, что на самом деле не улыбается, а плачет.
А иногда моя постоянная посетительница застывает, все с той же гримасой на лице, уходит глубоко в себя, в этих случаях ее оттуда не вдруг вытащишь. С Глендой, я знаю это по шестимесячному опыту общения с ней, надо обращаться очень и очень осторожно, простите за штамп, как с хрупкой вазой: не дай Бог, заденешь ненароком, и - привет.
Хрупкая ваза, осторожно вдвинувшись боком, села через стол, а я еще раз мысленно поразилась тому, что американка может быть настолько зажатой.
- Тебе предстоит разговор с мужчиной в доме, где ты не живешь.
Это я так перевожу на английский "казенный дом".
- Значит, на работе?
- Где у тебя соль? - заорал в это время из кухни Алекс.
Гленда от неожиданности шарахнулась резко, громко, всем телом.
- Возможно, на работе.
Я успокоила ее легким взмахом руки, попытавшись не обращать внимания на временные помехи в виде Алекса. - Очень возможно, что на работе.
- Пат, - обреченно выдохнула Гленда знакомое уже мне имя хозяина магазина.
По картам, а особенно по рассказам ее выходило, что Пат этот - настоящее исчадие ада. Самое страшное в его действиях было, по-видимому, то, что американцы называют "сексуальным оскорблением".
- Где у тебя соль? - опять проорал из кухни проигнорированный Алекс. Интеллигент, называется.
Я извинилась перед клиенткой, выскочила на кухню и послала его подальше.
- А соль-то, соль ты мне дашь?
Вот же приспичило. Я ехидно послала его еще раз, а соли так и не дала, только кивнула подбородком в неопределенном направлении, дескать, сам ищи.
- Злыдня, - удивленно кинул мне вдогонку Алекс.
- А не перебивай, - огрызнулась я.
По картам выходило, что разговор неприятный, Гленде ни к чему.
- Я знаю, что это за разговор. - Она покивала головой, затем втянула голову в плечи и надолго ушла в себя.
Я в свою очередь, чтобы выразить сочувствие и солидарность, замолчала тоже, слегка приклонив голову к плечу.
Через энное число минут Гленда встрепенулась. Покивав в такт, как бы посоветовавшись и согласившись сама с собой, она прибавила: - Он опять собирается меня оскорбить.
- Да нет, - оптимистично возражала я. - Карты говорят, ты ему просто нравишься. Ну-ка, сними еще...
Гленда неверным движением сняла несколько карт. Рука у нее была сухая, кожа на тыльной стороне просто шелушилась от сухости. Зрелище не из особо приятных, надо признаться. К тому же рука ее тряслась, как мой книжный шкаф во время землетрясения восемьдесят девятого года.
- Может быть, тебе стоит об этом подумать...
- Ни за что!
Вот этот гордый рывок головой стоил того, чтобы быть запечатленным на картине века. Если бы только понять, чем это она так сильно гордится. Ах, вот, оказывается, чем... - Несмотря на то, что я женщина, я человек совершенно не хуже и не ниже его.