– Читай.
Я прочитала.
– Я принесла вам пакетик…
– У тебя самой нет, и деньги не отдавай ей пришел с одолженными.
Я растерялась, а тут как раз увидела, что подруга уходит, а я не знаю дороги обратно. И пошла за ней.
Матушка позвала меня:
– А ты вернись! Вернись! Ты наш… Вернись!
Я не послушалась, тогда Матушка сказала мне вдогонку:
– Ну, еще придешь…
Дома я рассказала маме, где была и подумала, что слова Матушки означают, что я умру, так как она сказала, что я «наш». Но они означали совсем другое то, что я приду к вере.
Прошли годы. Я получила травму позвоночника и восемь месяцев была прикована к постели. В это время и «Верую» выучила, и книгу «Стяжавшая любовь» прочитала. Когда читала, то сильно плакала, настолько меня потрясло то, что я прочитала:
– Боже мой! Где мне пришлось побывать!
Но прошлого не воротишь. После чтения книги мне стало легче, и вскоре я своими ногами поехала искать место жительства старицы, которое уже имело совсем другой вид.
С тех пор я стала часто ездить к часовне матушки Алипии, как она мне предсказывала. А подруга моя не хочет ехать сколько я ни звала. Так сбылось предсказание.
Вымолила жизнь
В 1986 году я в звании старшего лейтенанта попал в Афганистан на должность командира группы разминирования в сто восьмую мотострелковую дивизию в двести семьдесят первый разведывательный батальон.
В то время я был некрещен. Своим родителям я не говорил о том, что попал на войну, они думали, что я был на учениях. Я написал, что служу в строительных частях, занимаюсь строительством дорог и так далее чтобы успокоить как-то родителей.
Только по прошествии двух месяцев я написал им о том, что служу в Афганистане. Скрывать не было смысла, потому что письма шли очень долго, и так долго на учениях я не мог быть.
В нашем подразделении в виду специфики работы была очень большая смертность среди офицеров, потому что разведчики и так идут всегда самые первые, а те, кто занимаются разминированиями, идут впереди всех.
Поэтому из офицеров за прошедшие два года с восемьдесят четвертого по восемьдесят шестой живым заменился один человек. Я имею в виду с целыми руками, ногами и глазами. А с восемьдесят шестого по восемьдесят восьмой, в те годы, в которые я служил, живой, не считая легких ранений, заменился только я.
Когда прошло четыре месяца, я решился написать своим матери и жене, чтобы они были готовы на случай того, что я могу не вернуться. Потому что очень тяжело было выжить. Начались сложные операции.
Моя мама, будучи некрещеной, покрестилась. По специальности она врач-педиатр, и лечила детей у одного священника. Его жена матушка Надежда подсказала, что в Голосеево есть такая матушка Алипия, Христа ради юродивая, и посоветовала найти ее. Объяснила где домик, в котором она живет, хотя домиком его назвать трудно, это скорее был сарайчик.
Принесите ей хлебушка, крупы, попросите за сына она его вымолит, так сказала матушка Надежда моей матери.
Мама, естественно, нашла этот домик, взяла хлеба, каких-то продуктов, рассказала все обо мне, где я, кто я, что я попал на войну, что я сапер, служу в разведывательном батальоне, что там тяжело и из офицеров практически никто не выживает, или приходит с оторванными ногами, глазами и руками.
Матушка все это слушала, но молчала. Варила борщ, накормила маму. Мама посидела, посидела и ушла. И так ничего и не поняла. Потом рассказывает матушке Надежде, что матушка Алипия почему-то молчала и ничего ей не говорила. Что об этом думать? Надежда утешала маму, чтобы она не переживала, потому что в любом случае Матушка молится, а что много говорить? И так все понятно.
Мама пришла к матушке Алипии во второй раз и снова обо мне просила, но и во второй раз повторилось тоже самое.
Я приезжал в отпуск, потом прослужил полтора года и вернулся домой живой, руки и ноги целые, хотя было очень много ситуаций, при которых шансов выжить практически не было. Потому что терроризм, который сейчас охватил весь мир, зарождался тогда в Афганистане. Они обкатывали свою тактику на нас. И эту минную войну мы ощутили тогда на себе. Сталкиваться с этим мне приходилось практически каждый день, и были случаи, когда мы находили очень сложные мины, и разминируя их, я остался живой. Срабатывали эти взрывные устройства, но они не взрывались. Количество взрывчатого вещества в них было килограмм от пятидесяти до ста. Если бы они взорвались, то от меня даже шнурков не осталось хоронить было бы нечего.