– Или мелодия! – подхватила Элизабет Эчисон. Стюарт опять вздохнул.
– Никогда не забывайте, дети, своих летних каникул, – сказал он. – Ну, мне пора ехать дальше. Приятно было с вами познакомиться. Урок окончен!
Он быстро зашагал к двери, влез в машину, помахал на прощанье рукой и двинулся в северном направлении. Дети бежали рядом и кричали:
– До свидания! До свидания!
Им очень хотелось, чтобы каждый день им давал уроки какой-нибудь новый учитель вместо мисс Гендерсон.
В прелестнейшем из городков, где дома были белые и высокие, а вязы зеленые и еще выше домов, где просторные палисадники радовали глаз, а густо заросшие задние дворы так и манили забраться поглубже в заросли, где улицы полого спускались вниз к речке, а речка безмятежно струилась под мостом, где лужайки перед домами переходили во фруктовые сады, сады в поля, поля в пастбища, а пастбища, взобравшись на гору, исчезали, растворяясь в широком небе, – в этом-то прелестнейшем из городков Стюарт остановился, чтобы выпить газированной воды с соком сассапарили.
Поставив машину перед лавкой, он вышел на тротуар. Солнце пригревало так весело, что он присел на ступеньки галереи, чтобы не торопясь насладиться чувством, которое возникает, когда очутишься в незнакомом месте в прекрасный день. Городок показался Стюарту самым живописным из всех, какие попадались ему на пути. Стюарт с большим удовольствием остался бы здесь на всю жизнь, если бы не боялся соскучиться без Нью-Йорка и без своих близких и если бы не мечтал найти Маргало.
Скоро и владелец лавки вышел покурить и уселся рядышком на ступеньках. Он хотел было угостить сигаретой Стюарта, но, разглядев, какой он маленький, отказался от своего намерения.
– Не найдется ли у вас сассапарили? – спросил Стюарт. – Я изнемогаю от жажды.
– Конечно, – ответил лавочник, – сколько душе угодно. Есть сассапариль, лимонад, малинад-сливонад, клюквонад, кока-кола, пепси-кола, дипси-кола, пипси-кола, попси-кола. Что пожелаете?
– Дайте мне, пожалуйста, бутылочку сассапарили, – попросил Стюарт, – и бумажный стаканчик.
Лавочник ушел и тотчас вернулся с питьем. Он откупорил бутылку, наполнил стаканчик и поставил его на ступеньку как раз под той, на которой сидел
Стюарт. Тот поднял кепи, лег на живот и несколько раз зачерпнул своим кепи прохладной влаги.
– Очень освежает, – заметил он. – Что может быть лучше холодного напитка в жаркий день во время путешествия – так бы и пил без конца!
– Далеко едете? – поинтересовался лавочник.
– Может статься, что очень далеко. Я ищу птичку, ее зовут Маргало. Вам она не попадалась?
– Кто ее знает. А какая она с виду?
– Само совершенство. – Стюарт обтер губы концом рукава. – Изумительная птичка. Ее нельзя не
заметить.
– Какого вы роста? – спросил лавочник, приглядываясь к Стюарту.
– Без обуви? Да.
– Не меньше пяти с чем-то сантиметров, – ответил Стюарт. – Меня, правда, давно не мерили; возможно, я вытянулся за последнее время.
– Знаете, – задумчиво сказал лавочник, что-то прикидывая, – вам непременно нужно познакомиться с одной особой в нашем городе.
– С кем же? – Стюарт зевнул.
– С Генриеттой Эймс. Она точно такого же роста, как вы, разве чуточку пониже.
– Как она выглядит? – спросил Стюарт. – Пышный пончик под пятьдесят?
– Ничего похожего. Генриетта юная и хорошенькая. Одевается лучше всех девушек в городе. Ей шьют только на заказ.
– Неужели?
– Да, Генриетта девушка что надо. Семья Эймсов – люди в нашем городе видные. Один из их предков был перевозчиком во времена Революции. Он любого через реку перевозил, не смотрел, кто с кем воюет, лишь бы платили за провоз. Неплохое сколотил состояние. Да и вообще у Эймсов деньги водятся. Дом у них большой, прислуги много. Генриетта с удовольствием с вами познакомится, могу вас заверить.
– Вы очень любезны, – ответил Стюарт, – но я сейчас не очень-то склонен к светской жизни. Переезжаю с места на место, нигде не задерживаюсь, только въехал в город – и дальше, сегодня тут, завтра меня уже нет, перекати-поле, блуждающий огонек. Вечно в пути-дороге, вечно ищу Маргало. Порой мне чудится, что она близко, прямо за поворотом. А иногда у меня такое чувство, будто мне никогда ее не найти, никогда не услышать ее голоса. Кстати, мне пора в путь.
Стюарт расплатился за напиток, попрощался с лавочником и тронулся дальше.
Но Эймс-Кроссинг по-прежнему казался ему красивейшим городком, и, не доехав до конца главной улицы, Стюарт круто свернул влево, выехал на лесную
дорогу и выбрал для стоянки укромное местечко на берегу реки. Наплававшись вдоволь, он лег на спину в траву, подложил руки под голову и стал вспоминать разговор с лавочником.
– Генриетта Эймс, – пробормотал он.
Наступил вечер, а Стюарт и не думал уезжать. Съев легкий ужин, состоявший из бутерброда с сыром и глотка воды, он лег спать и проспал всю ночь в теплой траве под журчание воды. С раннего утра опять засияло жаркое солнце, и Стюарт окунулся для бодрости. После завтрака он спрятал машину под листом и пошел пешком на почту. На почте, набирая в авторучку чернила, он случайно взглянул на входную дверь – и чуть не упал от неожиданности в чернильницу. В контору вошла девочка ростом около пяти сантиметров и направилась к почтовым ящикам. Одетая по-спортивному, она шла гордо подняв голову. В волосах у нее была воткнута тычинка цветка. Стюарт буквально задрожал от волнения.
«Наверное, та самая девица», – сказал он себе.
Спрятавшись за чернильницу, он следил, как она открыла почтовый ящик шириной в полсантиметра и вынула письмо. Лавочник сказал правду: Генриетта была очень хорошенькая. И к тому же единственная девушка, которая не была в тысячу раз выше Стюарта. Он прикинул, что, если пройтись с ней рядом, голова ее придется чуть выше его плеча. Картина эта показалась ему заманчивой. Ему захотелось спуститься со стола на пол и заговорить с ней, но он не решился. Куда подевалась его находчивость! Он скрывался за чернильницей, пока Генриетта не ушла. Удостоверившись, что ее нет, он выбрался на улицу, и, озираясь, побрел к знакомой лавке, надеясь встретить красивую девочку и опасаясь встречи.
– Не найдется ли у вас почтовой бумаги с вензелями? – спросил он у лавочника. —Что-то я задержался с корреспонденцией.
Лавочник помог Стюарту залезть на прилавок и дал ему несколько листков писчей бумаги маленького формата с буквой «Л» в углу. Стюарт решительным жестом достал перо, сел, прислонившись спиной к пятицентовому пакету с леденцами, и принялся сочинять письмо Генриетте:
«Дорогая мисс Эймс, Вам пишет молодой человек умеренного роста. Родом я из Нью-Йорка, но в настоящее время путешествую по делам самого личного свойства. Дорога привела меня в Ваш город. Вчера владелец местной лавки, общительный человек с честным лицом, дал мне самый благоприятный отзыв о Вашей репутации и наружности».
На этом чернила, не выдержав столь длинных слов и напыщенного слога, кончились, и Стюарт попросил лавочника опустить его вниз головой в бутылку с чернилами, чтобы наполнить перо. После чего продолжал писать:
«Прошу Вас извинить меня, мисс Эймс, за то, что осмеливаюсь навязываться со знакомством, основываясь на таком маловажном поводе, как наш более или менее одинаковый рост. Но сами знаете, найдется очень немного людей на свете ростом в пять сантиметров, от этого никуда не денешься. Я говорю „пять сантиметров", хотя на самом деле я несколько выше. Единственный мой недостаток в том, что я немного напоминаю мышь. Зато я пропорционально сложен, не по годам мускулист. Буду откровенен: цель моего краткого послания – предложение познакомиться. Вполне сознаю, что Ваши родители могут возражать против неожиданности и прямолинейности такого предложения, равно как и против моей несколько мышиной внешности, поэтому, может, лучше не ставить их ни о чем в известность. Неведение еще никому не вредило. Впрочем, Вам лучше знать характер Ваших родителей, поэтому не буду давать советов, предоставляю Вам поступать по собственному усмотрению.