— А как он радовался, когда ты купил эти огнетушители, — напомнила жена.
— Чтоб ему ни дна ни покрышки! — сказал я. — Ни на том, ни на этом свете.
— За что ты его так? — спросила жена. — Ведь он ни в чем не виноват. Он хотел как лучше.
— Еще бы! Как лучше — для него погреть руки у чужого пожара, — съязвил я. — Нет, что ни говори, а я рад, что в конце концов выгнал его.
— А все-таки он хороший человек, — сказала жена. — Он учил тебя, как пользоваться огнетушителями. Это совсем не входит в его обязанности.
— Да-да, — угрюмо усмехнулся я. — Совершенно заморочил мне голову своими огнетушителями, а дача все-таки сгорела.
Мы сели в машину и не проронили за всю обратную дорогу ни слова, будто ехали с похорон близкого человека.
Спустя два дня в моей квартире зазвонил телефон. Какой-то мужчина вежливо поздоровался и участливо сказал: «Это я. Все-таки сгорела? Какая была хорошая дача, — продолжал он. — Очень вам сочувствую». Я узнал голос — это был тот самый проныра Пал Михал.
— Что вам нужно? — в бешенстве закричал я. — Да, она сгорела. А вам, собственно, какое до этого дело? Сгорела, и черт с ней. Это моя дача. Страховать там больше нечего. До свидания. Нет, прощайте. И больше никогда не звоните сюда.
— Извините, — с состраданием сказал Пал Михал. — Я понимаю ваше состояние. Вы взвинчены и очень расстроены…
— Убирайтесь, — процедил я сквозь стиснутые зубы. — Умоляю вас, не доводите меня до крайностей…
— Хорошо, — поспешно сказал Пал Михал. — Но как же ваша страховка? Вы должны ее получить.
— Какая страховка? — морщась, как от дикой мигрени, спросил я. — Какая страховка? Вы что, смеетесь надо мной?
— Нет, не смеюсь, — обиженно сказал в трубку Пал Михал. — Я никогда не шучу — у меня такая работа. Я вполне серьезно. Страховка за вашу дачу. Ведь вы застраховали ее на довольно крупную сумму.
— Я… застраховал? — ехидно спросил я. — Вы что-то путаете, голубчик… Подите вначале проспитесь. Я отлично помню, что я ее не страховал. И ни в какую не хотел страховать. Я помню, как вы уговаривали меня это сделать и как я отказался. Хватит и того, что вам удалось навязать мне огнетушители. Я очень рад, признаюсь, что мне удалось наконец отвязаться от вас, и сейчас я нисколечко об этом не жалею. Слышите вы? Не жалею.
Страховой агент терпеливо выслушал этот крик души и сказал:
— Да, я помню — вы действительно не хотели застраховать свою дачу и мне так и не удалось убедить вас, но тем не менее вы застраховали ее. Мой долг сообщить вам об этом. Я посоветовал вам купить огнетушители, и когда вы расписывались в их получении, то расписались и на договоре о страховании вашей дачи. Вы, как я заметил, человек рассеянный и могли просто не заметить этого. Поищите у себя в карманах квитанцию.
— О боже! — сказал я. — Нет у меня никакой квитанции. Была какая-то странная бумажка, но я выбросил ее.
— Ничего, — успокоил меня Пал Михал, — я возьму копию в архиве. Если бы вы знали, — добавил он после некоторого молчания, — как я был рад, когда застраховал вас! Но сейчас я рад вдвойне, что вы можете получить свою страховку. До свидания…
УДАЧА
Это верно. Кому как повезет. Один на ровном месте споткнется, другой впервые в жизни купит лотерейный билет, и на́ тебе — «Волга». Лично мне похвастать нечем. Я невезучий. Сорвется с крыши кирпич — обязательно на мою голову.
Зато один мой знакомый… Вот уж этот из тех, кто поднимет смятую бумажку, а она окажется сторублевой банкнотой. И рожа у него, скажем прямо, какая-то обезьянья, и характер — не приведи господь, и шельма, каких свет не видал… Однако куда ни ступит, там, как говорится, зацветают розы. Самые красивые женщины вешаются ему на шею. В санатории ему лучшую комнату, в столовой — лучший кусок. Стоит ему прийти на пляж, тут же выглядывает солнце, штормующее море сразу успокаивается и смиренно катит к его ногам ласковые волны.
На службе повышения, награды, дома — любовь и уют. За что ни возьмется — удача. Я не сомневаюсь: захочет он изобрести вечный двигатель — изобретет. Или пожелает открыть философский камень — откроет. Но так уж устроен человек — что легко дается, он не ценит. Все ему мало. И вот моему знакомому захотелось славы. И не простой, а громкой, с аплодисментами, титулами, фотографиями в газетах.
— Надоело жить в безвестности, — объяснил он со скромной улыбкой. — Пора заявить о себе во весь голос. Решил вот стать писателем.