— Вы ужинали? — Я был сама вежливость, изысканная вежливость. — Если вы не против, я знаю один ресторанчик, где очень вкусно готовят.
— Поехали! — беззаботно бросила моя пассажирка.
Она была в восторге от своей молодости и красоты.
— Если на моем пути стоит мужчина, — обольстительно поглядывая на меня, сказала она в ресторане, — я должна его покорить. Как альпинист новую вершину.
— Лично я не вижу ничего странного, — вкрадчиво говорил я, не сводя с нее своих восхищенно поблескивающих за стеклами очков глаз, — в любви между мужчиной и женщиной с большой разницей в возрасте. Я, например, свободно могу полюбить красивую двадцатилетнюю девушку. А почему бы и нет?
— Конечно, — со смехом подтвердила она. — Вы просто прелесть какой милый. И совсем еще не старый. — Она окинула меня своим шелковистым взглядом. — Уверена, вам нет еще и восьмидесяти лет. — И она вновь залилась смехом. — Честное слово. Вы совсем еще не старый. Вы просто зрелый и по-своему красивый мужчина.
«Чуть-чуть перезрелый», — подумал я, но это неважно. Я не верил себе, своим глазам, ушам. Сердце мое то падало в пропасть, то взмывало к небесам. Я ли это? Со мной ли сидит это бесподобное существо? А может быть, это просто подарок богов за все мои прежние муки?
— А как вас зовут? — с улыбкой победительницы спросила она. — Ведь мы еще даже не познакомились.
Сердце мое екнуло. Ну, вот, опять…
— Зовите… меня… Шурик… — запинаясь и краснея, проговорил я.
— Шурик? Просто Шурик? Великолепно! Просто Шурик! — повторила она, заливаясь смехом. Глядя на ее искрящуюся белозубую улыбку, сверкающие неподдельным восторгом глаза, я сам весело захохотал. Действительно, великолепно. Просто Шурик. И пусть идет к чертям все на свете!
Что было дальше? О, мой любезный читатель! Вы хотите знать все. Пусть это останется маленькой тайной моего героя. Попробуйте лучше сами ответить на вопрос: верите ли вы в чистую и бескорыстную дружбу между пожилым мужчиной и молодой красивой девушкой? Если верите — это прекрасно!
ВДОХНОВЕНИЕ
Все в нем было замечательно: и ум, и угодливость, и змеиная изворотливость. «Мой главный недостаток, — посмеиваясь, говаривал Извейский, — преступная порядочность».
Однажды он рассказал мне забавный сюжетец из своей жизни. После университета он попал в солидную контору. Служил ретиво — и за страх, и за совесть. В то время была мода на сокращения штатов. Ждали сокращения и в отделе, в котором служил Извейский.
— Мы знали, что по разнарядке нам должны сократить одну штатную единицу. Кандидатов было двое, — рассказывал он, по-особому хихикая от удовольствия. — Я, как самый молодой, и Глебов — работник неплохой, но выпивоха. Общее мнение склонялось не в мою пользу. А тут кто-то возьми и, хи-хи, — повизгивая засмеялся Извейский, — брось анонимочку в почтовый ящичек. А в ней сигнальчик на Глебова — где, когда, с кем и сколько выпил. Сигнальчик попал точно в цель. Поступило указание: разобраться и обсудить-с. Стрелка весов резко качнулась в его сторону. Топили его дружно. Я, как самый молодой, сидел и помалкивал. А он еще на что-то надеялся, а после собрания подошел ко мне, поблагодарил за сочувствие.
И вот вскоре воскресным утром у меня дома раздался телефонный звонок. Это был Глебов. «Слышали новость? — грустно сказал он. — Меня сократили».
Не скрою — в душе я ликовал. Слава тебе, пронесло. Но приличия требовали выразить коллеге сочувствие. Я стал утешать его, горячо доказывать, что еще не все потеряно, что он молод, у него все впереди, он еще сумеет сделать блестящую карьеру… Только не надо расстраиваться, давать волю обиде, идти на поводу чувств и т. д. и т. п.
Глебов терпеливо слушал, а когда поток моего бурного красноречия иссяк, кротко сказал: «Все это так. Спасибо. Знаете, а ведь вас тоже сократили».
И повесил трубку. Я обмяк и некоторое время как рыба ловил воздух открытым ртом…
Извейский закончил свой рассказ коротким блеющим смешком.
Не знаю почему, но я вдруг вспомнил один мелкий случай из своего далекого детства и, чтобы не остаться в долгу, рассказал его Извейскому.
— Это было в пионерском лагере под Геленджиком. Я был крепким, сильным мальчишкой и покровительствовал одному хилому слабачку, кажется, его звали Петькой. Не давал более сильным ребятам обижать его. Однажды, как сейчас помню, я подошел к Петьке и что-то то ли спросил его, то ли показал ему. Это неважно. Бледное лицо его вдруг исказила злоба, и он что есть силы ударил меня ногой по колену. Я едва не задохнулся от боли. А он убежал. До сих пор не могу понять, почему, за что он меня ударил.