— Мда… — сказал я, — наверное… Тебе не понравится.
Это я преувеличивал, точнее, преуменьшал.
— Кто тебе в глаз дал? — спросил Вовка, меняя жесткий диск на очень жесткий.
— Рыжий гад, — мрачно ответил я, — ее дружок. А что, заметно?
— Улица такая-то, дом такой-то, квартира такая-то, — наконец, сообщил Вовка.
— Ты не мог бы точнее? — попросил я.
Вовка усмехнулся и назвал улицу, номер дома и квартиры.
Теперь я был во всеоружии и мог, не медля, пуститься в путь. Но что взять с собой? Цветы я растоптал, принести в подарок еды, конечно, можно, но Катя — девушка гордая. Остается мой маленький Зеленый Друг.
— Вовка, — сказал я, — давай за зеленым сходим.
— Иди один. Мне лень.
— А у меня денег нет, — легко признался я, — пойдем вместе.
— Подожди, — сказал Вовка, — если у тебя нет денег, значит покупать мы будем на мои?
— А у тебя, что, тоже нет? — испугался я, представив, как маленький Зеленый Друг мечется в чужом тесном коробке, надеясь лишь на нас. А мы, в свою очередь, на него. А я на Катю.
— Деньги у меня есть, — сказал Вовка, — но покупать я не пойду.
Сошлись на том, что за зеленым пойду я, но с деньгами, которые мне даст Вовка.
И я пошел. Я дошел до двери, улыбающийся и весь искрящийся изнутри, потому что я еще не забыл, какие темы толкает Зеленый Друг, если его правильно кормить и вовремя укладывать в кроватку. Например, история о том, что Ленинград является малой частью Польши, до сих пор будоражит лучшие умы думающей молодежи. А чего стоит ступенчатая классификация мира?! Наверху — Бог, за ним — женщина, следом — мужчина, стремящийся превратиться в женщину, и, наконец, муравей, в попытке достичь уровня мужчины. Странная, необъяснимая иерархия. В нарушение всех канонов и, тем не менее, логичная до простоты выеденного яйца. Хотя и на яйцо бывает прореха. У каждого свои недостатки. У некоторых есть еще чужие. Таких людей перевоспитывают, оставляя за ними право пользоваться лишь собственными минусами и не отбирать их у других, потому как обделенные обижаются и распускают нюни. Распускать нюни — то же самое, что кукситься и рыдать. Уважающий себя мужчина старается кукситься лишь в присутствии дамы либо дам, чтобы это было видно ей либо им, и чтобы никого вокруг больше не было. Он куксится, распускает нюни, и вот-вот зарыдает… Тогда дама, либо дамы, если их больше одной, окружают его и в припадке сострадания треплют в некоторых местах по плечу. А припадок женского сострадания может длиться от пятнадцати минут до бесконечности, постепенно перерождаясь в то же самое скуксивание и распускание нюнь. Остается только себя пожалеть, и тебя пожалеть… Стоп! А ты здесь откуда?
— Я тут живу, — ответил Маленький Зеленый Друг из моей сухой ладошки, — тут уютно и тепло.
— А я тебя уже купил? — задал я глупый вопрос.
— Более чем, — загадочно ответил Зеленый, — куда идем?
— К Вовке.
— Не хочу, — заканючил Дружок, — меня и так уже почти не осталось. Не хочу к Вовке!
— Не преувеличивай! — строго сказал я, в душе понимая, что Зеленого и впрямь, не так, чтобы много. А ведь надо еще до Кати дойти, и неизвестно, что в пути нас ждет. И, все же, меня точила злая мысль.
— А деньги то его! — сказал я Зеленому, надеясь, что приятель меня как-нибудь отмажет.
— Деньги — это ничто! — воскликнул Зеленый Друг, — по сравнению с дружбой, конечно. Вы ведь друзья?
— Друзья, — подтвердил я.
— Ну вот… А между друзьями не должно быть денежных проблем. Чьи деньги, какие деньги, сколько… Все это чушь. Главное, что ты лучший друг Вовки. Понял?
Видя, что я не понял, Зеленый добавил:
— А, может, он сейчас занят или спит? А ты придешь, и он рассердится.
— А, если я не приду, он, думаешь, не рассердится? — спросил я саркастично.
— Конечно, не рассердится, — ответил Зеленый Друг, — ведь ты его не разбудишь. Могу с полной ответственностью заявить, что всякий неожиданно не разбуженный не станет обижаться на тех, кто это сделал. Первый Закон Сна, между прочим.
— А есть второй? — спросил я просто для отвода глаз.
— Конечно, есть, — ответил Зеленый, — не спи — замерзнешь. Может, слышал?
Глава 7. Несколько мнений о разных мнениях
Я-то всегда отличался некоторой экстравагантностью в поступках. А уж в мыслях — и подавно. То, что копошилось в моей голове, вызывало бурный восторг лишь у меня самого, на остальных производило впечатление скорее угнетающее, чем наоборот. Но не мне об этом судить! Но, если не мне, так кому же? Чей суд будет справедливым? Женский, вот чей. Если она стукнет молотком по трибуне и пошлет меня к черту, я брошу все и безоговорочно подпишусь под любым приговором. Даже если там будет стоять злобное «Несущественен», я соглашусь и начну со всей ответственностью пропаганду собственной несущественности.
Знаете, давеча одна девушка произвела жизнь мою в «несущественное». Я теперь так счастлив, так счастлив. Пускай на моей могиле посадят женщину красивую с дудочкой. Пускай она мелодии душераздирающие играет, я буду счастлив еще больше.
Ну вот, черт возьми, ведь я влюблен. Я влюблен, как мертвый. Как первый снег. Как что-то очень хорошее. Я изнываю от своей любви, и прошу лишь одного: потрогать. Ощутить прилив энергии, и с новыми силами вновь страдать. Потом, когда заряд иссякнет, опять потрогать. Но боюсь соблазна. Потрогаю, а дальше что? Быть или не быть — еще не вопрос. С кем — вот это да! А если с ней, то и вообще безразлично — быть ли… Ах, это чувство! Ах, эти первые несмелые попытки абитуриента. Чем все закончится?
— Ничем, — ответил Зеленый Друг, — все кончается именно ничем. В редких случаях «чем-то», но лучше бы у тебя этого «чего-то» не было.
— Ты имеешь в виду подарки златокудрой Венеры? — спросил я с прямотой самого себя поразившей.
О таких вещах у нас в семье говорить было не принято. Лишь однажды, видя, как я сторожу у окна в ожидании Оли с рюкзаком, моя милая мама мимоходом заметила, что после Олимпиады 80-го года в стране был отмечен небывалый прирост венерических заболеваний. Сифилиса, в том числе. На что я бурно отреагировал, продолжая отрешенно смотреть в окно. Сейчас все повторялось. Но теперь о злых подарках и модных болезнях со мной говорил Зеленый Друг, которому и вовсе не пристало печься о здоровье своих хозяев.
— Чушь, — спокойно сказал я, — Катя не такая. Совсем не похожа…
— А кто похож?! — с энтузиазмом воскликнул Зеленый, — если бы кто-нибудь был похож, то больных бы вообще не было, а этот единственный похожий вымер бы от недостатка общения и любви. Все именно на том и зиждется. Вот, послушай. А влюбился в Б. А добивается Б всеми доступными и недоступными способами. Б кокетничает, строит целку (я поморщился, и Зеленый заменил «целку» на «недотрогу»), короче, делает все, чтобы А нашел побольше способов по завоеванию ее девичьего сердечка. Наконец, А режет вены и дарит возлюбленной семисотый мерс с золотыми колесами. И Б сдается. Она не может больше противостоять такой безумной любви. На самом деле, она боится, что Z вконец истечет красной жидкостью, а ведь золотые колеса как-никак колеса, и менять их тоже надо, хоть и не часто, но уж раз в полгода — как штык. И вот, Б дает А, как ты это называешь, потрогать. Потом все банально.
И Зеленый Друг замолчал, предвкушая мою реакцию. Так как я подавленно молчал. Зеленый продолжил:
— Врачи уже не могут ему помочь, потому как А долго не верил в такое невезение и не шел на прием к эскулапам. Но, наконец, он в больнице. Врачи отвечают ему невпопад, все время заняты чем-то важным, а то и просто помешивают что-то в своих склянках, по-научному — ретортах, и лишь изредка бросают на пациента косые взгляды, а друг на друга — многозначительные, а на небеса — грустные, а на еще что-то вовсе не смотрят, потому что не хотят. Я тебя испугал?
— Испугал, — признался я, дрожа всем телом. Рука моя сама потянулась к пачке сигарет и, вытащив одну «LM», начала лихорадочно вытряхивать из сигареты табак.