III.
Наступил вечер. Все разошлись по своим комнатам и занялись каждый своим делом. Один хозяин шагал по кабинету без всякаго дела, прислушиваясь к неровной работе своего сердца. Ему ведь был прописан безусловный отдых, с воспрещением всяких занятий. Но ведь такой отдых хуже всякой, самой изнурительной работы. -- Сегодня вечером распорядительное заседание,-- соображал Иван Павлович: его мысли возвращались к суду, как к центру.-- Опять может выйти скандал... Этот Игнатий Семеныч -- невозможный человек. Игнатий Семенович, товарищ прокурора, отличился некоторой разсеянностью, источник которой заключался в неслужебных причинах. Раз он явился после безсонной картежной ночи из клуба прямо в суд, на распорядительное заседание, и на вопрос председателя о его мнении ответил: "нас". Его так и звали; Игнатий Семенович Пас. Талантливый молодой человек, но положиться на него было нельзя, как на неуравновешенную натуру. А завтра будет разбираться дело, где защитником -- адвокат Прибылев, личный враг Ивана Павловича, с которым у последняго были давнишние счеты. Опять Пас провалит дело, потому что не сумеет повлиять на присяжных, а пустится из соперничества с Прибылевым расточать цветы судебнаго красноречия. Иван Павлович настолько сжился ее своим судом, что никак не мог отделить себя от него, как не отделяется улитка от своей раковины. Дальше в голову Ивана Павловича неотвязно лезла мысль все о том же мещанине Иванове, и он никак не мог отвязаться от нея, что начинало его раздражать. Почему именно Иванов, а не Петров, Сидоров и тысячи других преступных мещан? Слишком занятый в суде, Иван Павлович за последние годы почти ничего "посторонняго" не читал, хотя, по привычке, и выписывал "Вестник Европы" и одну "самую распространенную" газету. В последней он пробегал телеграммы и разныя известия по части перемещений чинов судебнаго ведомства и наград, как заслуженных по истечении времени, так, особенно, наград экстраординарных. Петров-то как шагает: всего сорок лет, а уж он член судебной палаты, а ведь вместе учились в университете. Тоже вот идет в гору Ковнацкий,-- одним словом, везет людям, потому что на глазах у начальства. Иван Павлович не был завистлив и просматривал свои судебныя известия по обязанности. Сейчас он попробовал взять газету в руки и бросил. Не все ли равно; будь ты хоть прокурором палаты, а вот соберется консилиум врачей и осудит твое собственное сердце. -- Кажется, у меня одна рука холоднее другой,-- наблюдал за собой Иван Павлович.-- А, все равно... Но нужно быть мнительным, как нервная дама. Он едва дотянул время до вечерняго чая, заменявшаго из экономии и ужин. Ольга Сергеевна вышла опят с заплаканными глазами и следами пудры около носа. Последнее обстоятельство опять разсердило Ивана Павловича, а он сосредоточил все внимание на Марусе. Ему начало казаться, что он обращал до сих пор слишком мало внимания на своих детей, и они росли как-то сами собой. Может-быть, и неудачник Аркадий не так уж виноват, как жертва, принесенная Молоху судебной службы. Иван Павлович слишком был занят, чтобы интересоваться маленькими злобами маленькаго детскаго дня. А ведь у них были и свои запросы, и свои маленькия сомнения, и свой маленький мирок. Потом Ивану Павловичу в первый раз показалось, что дети как будто его боятся и в его присутствии перестают быть самими собой. Даже Маруся и та инстинктивно, из женской подражательности, усваивала манеру держать себя у матери, и у нея на лице появлялось какое-то скорбное и разбитое выражение. Иван Павлович, чтобы поправить сделанный пробел, попробовал разговориться с детьми, но из этой попытки ровно ничего не вышло, Аркадий показался отцу даже идиотом. -- Ах, Боже мой,-- стонал Иван Павлович, закрывая глаза. -- Тебе опять неловко?-- встревожилась Ольга Сергеевна. -- Ах, не то, не то... Дети притихли и испуганно переглядывались между собой. Маруся любила неудачника-брата и пассивно защищала его при каждом удобном случае. Сейчас она подумала, что отец разсердился именно на него, и проговорила: -- Папа, у Аркаши нет ни одной двойки по латинскому языку... и по географии тоже. Это заступничество окончательно растрогало Ивана Павловича, и он взглянул на сына почти ласково. Ольга Сергеевна опустила глаза, глотая слезы. Перед сном Иван Павлович зашел в детскую к Аркаше, чего давно не делал, и даже посмотрел его тетрадки. -- Необходимо будет взять репетитора,-- говорил он потом жене.-- Конечно, Аркадий -- лентяй, но я знаю случаи, когда дети исправлялись. Потом Иван Павлович долго разговаривал с Марусей, заглядывая ей в глаза. Девочка настолько приободрилась, что даже засмеялась, когда отец пошутил, припомнив какую-то школьную остроту. -- Тебе, папочка, не больно?-- повторяла она, провожая его в кабинет.-- У моей подруги Шуры тоже отец был недавно болен, а теперь совсем, совсем поправился... -- Да? -- Лечил Костецкий... Ты его не любишь, папочка? -- Все доктора одинаковы.. -- Нет... Маруся не любила Чередова, потому что он был такой толстый и постоянно говорил "многоуважаемый". -- Ты очень любишь Аркашу?-- спрашивал Иван Павлович, прощаясь.-- Да? -- Очень... -- За что же ты его любишь? -- Ведь он мой родной брат, папочка,-- удивилась девочка. Безсонныя ночи случалось Ивану Павловичу переживать и раньше, особенно в последнее время, по сегодняшняя ночь его измучила окончательно. Он ворочался на своем диване с боку на бок и никак не мог заснуть. Два раза он зажигал и тушил свечу и наконец бросил попытку обмануть самого себя и просто лежал, стараясь принять положение поудобнее. На левом боку он не мог спать уже года два, а сейчас нужно было вымащивать под себя подушки повыше. Сердце билось медленно, точно его давила неведомая тяжелая рука. "Все это от консилиума",-- думал он, припоминая давешнюю глупую сцену. Мысль о смерти среди ночной тишины представлялась ему с особенной рельефностью. Он видел, как умирали другие, и каждый год хоронил кого-нибудь из знакомых. Еще в прошлом году он похоронил старика председателя суда, благодаря которому из членов гражданскаго отделения попал прямо в прокуроры. Хороший был старик... Иван Павлович видел и самого себя в гробу, видел унылыя лица хороших знакомых, томившихся мыслью поскорее убраться от печальной картины и заняться своими делами. В квартире, наберется масса неизвестных людей, которых можно встретить только на похоронах, воздух будет пропитан тяжелым запахом ладана, везде будет страшный безпорядок, безтолковая суета, огни свеч, заплаканныя лица... Потом печальная процессия, дальше кто-нибудь из сослуживцев скажет над открытой могилой несколько теплых слов, а потом... потом будет вспоминать, может-быть, один курьер Евграф. Но сама по себе мысль о смерти не страшила Ивана Павловича. Ведь все равно, когда-нибудь придется умирать, и только неисправимое человеческое легкомыслие заставляет нас думать, что без нас будет чего-то недоставать и что нас некому будет заменить. Нет, люди на