К вящему неудовольствию Барлинга, грузный Эдгар, держащийся на своей столь же коренастой лошади вплотную к клерку с замыкающим процессию посыльным за спиной, оказался одним из тех, кто искренне радовался возможности не только рассказать историю, но и потом бесчисленное количество раз ее пересказывать. Он раз за разом возвращался к страшному убийству Джеффри Смита и принимался перебирать все, что было с ним связано. Это, мол, единственный подобный случай за все время, что он владеет этими землями. А земли у него много, но, несмотря на это, он, Эдгар, неустанно поддерживает в своих владениях строгий порядок, и даже укравший репу вор не уйдет от возмездия. Возмездие же, по его мнению, должно быть скорым. Болтливости лорда несомненно способствовала здоровенная кожаная бутыль, к которой он то и дело прикладывался.
— Быстрым, решительным и строгим, Барлинг, — возглашал он, — вот каким должно быть правосудие. Взять хоть Линдли — таких на раз кончать надо. Никакого милосердия ему, ни капельки. Такие его попросту не заслуживают.
А потом начинал все по новой.
К счастью, однако, Эдгар, как и большинство любителей пустой болтовни, совсем не интересовался тем, слушают ли его и вообще слышат ли. Ответа он определенно не ждал.
— Да уж. — Барлинг замахал рукой, отгоняя мушек, пляшущих у его потного лица и настырно норовящих облепить рот и нос. Впустую. Мошкара вернулась в то же мгновение, как он опустил ладонь. Тело же его под аккуратно застегнутым облачением взмокло еще сильнее, чем лицо. Но Барлинг ни за что не согласился бы расстегнуть хоть одну застежку, чтобы пустить под ткань порыв свежего ветерка. Он являлся представителем правосудия его величества, и его внешний вид должен был неизменно свидетельствовать об этом.
— Хотите глоточек доброго виноградного, Барлинг? — Эдгар поднял над головой свою полупустую кожаную бутыль.
— Нет, мои вкусы гораздо скромнее. — Барлинга замутило, и виновата в этом была не только свисающая с горлышка бутыли нитка слюны, но и сама мысль о возможности влить в разопревшее на жаре тело хоть один глоток теплой бурды. — Я привык утолять жажду водой, и только.
На этот раз его ответ заинтересовал Эдгара:
— Странно это, — сказал он и отхлебнул из своей посудины еще один добрый глоток. — Простенько как-то. Судейские-то ведь все самое-самое любят.
Барлинг не пожелал развивать тему.
— Кстати о воде, — сказал он. — Моя фляга уже почти пуста. Если мы приедем еще не скоро, надо остановиться и набрать.
— Нет нужды. — Эдгар запрокинул голову и раскрыл рот, вытряхивая в глотку последние капли и живо напомнив Барлингу свинью, которая, желая заглотить яблоко, широко распахнула пасть. — Мы уже почти в Клэршеме. Вон, видите, впереди дорога изгибается? Там мои земли и начинаются.
— Вы слышали, Стэнтон? — Барлинг обернулся, нетерпеливо сжимая в руках поводья. Господь не только решил испытать его, отправив скитаться по этому беспорядочному жестокому миру, но послал еще и дополнительное бремя в лице мальчишки Хьюго Стэнтона.
— Да, сэр.
Мало того что на его лице красовался безобразный синяк, так посыльный еще и залихватски закинул полы плаща за плечи, расстегнув к тому же ворот рубахи. Шляпа его была надета на луку седла, а взъерошенные ветром волосы спутались в беспорядочную массу.
— Во имя Девы Марии, Стэнтон! — воскликнул Барлинг. — Живо приведите себя в порядок! Вы слуга его величества, а не вышедший на прополку крестьянин!
— Простите, сэр. — Стэнтон принялся спешно застегиваться, но на лице его при этом не отразилось ни малейшего раскаяния.
— Эй ты! — Эдгар пронзительно свистнул.
Барлинг повернулся и увидел мальчишку, собирающего хворост под растущими на краю дороги тисами.
— Быстро беги к моему племяннику, — сказал Эдгар. — Скажи, что жду его около усадьбы.
— Да, милорд! — с этими словами мальчишка кинулся прочь.
— Уильям Осмонд, племянник мой, здесь приходским священником состоит, — сказал Эдгар, — вон, крыша церкви виднеется. Там же рядом и дом его. А моя усадьба вон в той роще.
Барлинг посмотрел в направлении его указующего пальца, а потом снова оглянулся. Теперь Стэнтон выглядел поприличнее, хотя и ненамного.
Впереди показалась совершенно непримечательная деревушка. Не такая уж и маленькая, конечно, но сущая мелочь по сравнению с его родным бурлящим многолюдным Лондоном или даже деловитым Йорком.