— Не сомневаюсь.
— А потом однажды сказал, что сама я никогда не смогу в кузнице по-настоящему работать — разве что муж мой, а это ж, мол, почти то же самое. Я тогда несколько дней кряду бесилась, все никак успокоиться не могла. Папа не знал, как меня успокоить.
Барлинг натянуто улыбнулся, подумав, что Хильда Фолкс была права — Джеффри Смит избаловал свою дочку. Родители самого клерка мигом пустили бы в ход палку, позволь он себе подобное поведение. Впрочем, он и не позволял.
— Да только я ведь не из-за кузницы взбеленилась, а потому что он про мужа сказал. У папы была я, у меня — папа, и я с самого детства знала, что больше нам и не нужно никого. — Агнес вздохнула. — Но стоило мне заневеститься, и все по-другому стало. Однажды папа просто взял и не разрешил мне инструмент взять. Вот так, за здорово живешь. — Она нахмурилась. — Сказал, что мне о будущем надо думать. Я еще сильнее взбрыкнула. Но на этот раз он даже не пытался меня обхаживать. Нет, мол, сказал, нет — и нет. Нельзя мне в кузне работать. Теперь, мол, мне своим делом надо заниматься, женским, — она помрачнела еще сильнее, — замуж идти.
— И все же вы покорились воле отца, так? Вас обручили с Тикером, упокой Господь его душу. — Барлинг торжественно перекрестился.
Агнес уставилась на него:
— Да меня тошнило от одной мысли, что я лягу в постель с Бартоломью Тикером. — Она осеклась и со вздохом провела рукой по лицу. — Простите, не то говорю. Бедняга Бартоломью… Он такого конца точно не заслужил. Но и замуж за него я не хотела. — Губы Агнес сжались. — Лучше б и не предлагал.
— Но вы согласились.
Агнес ударила рукой по столу:
— Отказалась я! — Она наклонилась вперед. — Отказалась, но папа и слышать не хотел. Сказал, что хорошая, мол, партия. Папа и боров этот, Эдгар. Это ж он дозволение дал. Тикер ведь не свободный был, а виллан. Но зато богатый. Потому они и твердили, что партия, мол, хорошая. — Агнес снова выпрямилась. — Но кто бы что ни говорил, этого никогда не случилось бы.
— Никогда?
— Потому что я свою любовь другому отдала. Томасу моему. — Впервые за утро голос Агнес дрогнул. — Навсегда.
— А что отец сказал?
— Я ему никогда про Томаса не рассказывала. — Женщина отвела взгляд. — Но слухи до папы доходили, и он очень серчал. Да только я знай твердила, что это все поклеп. Не знаю, верил ли он мне, да и не особо-то интересовалась. — Агнес взглянула на Барлинга и вновь придвинулась в порыве искренности. — У нас с Томасом такая любовь была, какую ни одна стена не остановит. Мы вместе должны были быть. Вам и не понять, что это за страсть была. Никому не понять.
Но Барлинг понимал. Он прекрасно знал подлинную страсть в ее ослепительном и разрушительном великолепии. Знал, но должен был забыть. Навсегда.
— Однако вы были помолвлены с Тикером, Агнес. Как же вы намеревались быть с Дином?
— Да, и эта помолвка помешала нам с Томасом о любви своей объявить. Он мне так как-то и сказал: «Как же счастливы мы были бы, не вмешайся сэр Реджинальд Эдгар». Но мы свое счастье упускать все равно не собирались. Томас все обдумал хорошенько и сказал, что, когда закончит работу в Клэршеме, отправится домой и все там приготовит, чтобы нам вместе зажить. А потом вернется и уговорит отца не мешать нам. Томас знал, что все выгорит. Он не только свободным был, но и денег успел изрядно отложить.
Барлинг открыл было рот, но Агнес перебила его:
— Да только знаете что? — Ее лицо осветила улыбка. — Я Томасу сюрприз приготовила.
— Правда?
Она энергично закивала:
— И славный! Все вещи свои собрала и решила, что сразу следом за ним уйду. Мы бы сбежали и мигом поженились. Меня бы, конечно, за это ославили, да и пожалуйста. Кто бы что после этого ни говорил, все — поздно!
Ее улыбка исчезла.