З и н а и д а. Пашенька… Жена моряка может быть некрасивой, неумной, безвольной. Она должна быть выносливой!
Оба покидают площадку.
Слышен плач. Появляется Р о с о м а х а, у него в руке фанерный чемодан. Следом Л ю д а.
Р о с о м а х а. Ну, чего ты ревешь, чего ревешь?
Л ю д а. А я знаю?
Р о с о м а х а. На нас весь поселок смотрит, что люди подумают?
Л ю д а. Было бы на что смотреть, за версту друг от друга стоим. Даже согреть не догадаешься.
Р о с о м а х а. Эх, опоздаю я из-за тебя на вертолет!
Л ю д а. Держу разве?
Р о с о м а х а (вдруг сграбастал ее в охапку). Откуда такая? Зачем ты здесь такая? Как оставлю такую?!
Л ю д а. Как в караван прибудешь, радиограмму хоть дай.
Р о с о м а х а. А в мой совхоз приедешь, на самом краю Севера, тебя, как царицу, встречу!
Л ю д а. Коров доить буду?
Р о с о м а х а. Э-э-эх!..
Л ю д а. Глупый, не сердись. Я и свиней кормить, и битой ходить — на все согласна!
Уходят обнявшись.
Голос из репродуктора: «Говорит радиостанция поселка Заполярный! Товарищи, через тридцать минут вылетает вертолет! Повторяю…»
Из штаба вышел А д а м о в. Появилась и М а р и н а.
А д а м о в. Ну, вот и улетаю. Пора. Не провожайте меня дальше, Марина Владимировна. (Снял перед ней фуражку.)
М а р и н а. Так же уходил и он: фуражка в руке, перчатки… (Вдруг.) Не хочу. Не хочу больше! (Уткнулась в шинель Адамова.) Простите. Во всем виновата ваша форма, даже нашивки у вас как у моего мужа…
А д а м о в. Ты меня встретишь?
М а р и н а. «Ты»? Разве мы с вами перешли на «ты»?
А д а м о в. Ты придешь меня встретить?
М а р и н а. Приду…
Гаснет свет.
Штаб. Здесь М а р и н а, З и н а и д а и Л ю д а.
Марина ведет разговор по селектору.
Г о л о с. Марина. Мариночка!
М а р и н а. Слышу, Валя, слышу!
Г о л о с. Дежурство когда кончаешь, спрашиваю?
М а р и н а. Как погодка у вас?
Г о л о с. Пурга-ведьма! Ой, что вчера здесь было — скиснешь! Кок наш стирать вздумал, а в бак с бельем вместо мыла — сала кусок по привычке кипятить бросил, все белье пятнами пошло!..
Л ю д а. Давай музыку лучше, Марина. Москву!
Марина переключила на приемник.
З и н а и д а. Милый в столице остался? А пастух как же? Меняешь, что партнеров в танце.
Л ю д а. Все, отплясалась, Зинаида Васильевна. Баста.
З и н а и д а. Неужто твой Росомаха из каравана весточку прислал?
М а р и н а. Частные радиограммы временно запрещены.
З и н а и д а. Понятно, почему мой Павлуша молчит… А вот что твой, Людочка, молчит, непонятно.
Л ю д а (вскинулась). Что вам непонятно, что?!
Пауза.
З и н а и д а. Прости, москвичка, не со зла я. Самой хоть на стену кидайся: здесь сижу, парикмахерская пуста — жены по домам забились, самолет ожидают, белугами воют. Ох, доля кособокая! Самой взвыть бы, да слез нету, сердечко иссохло.
Входит Т а м а р а.
Т а м а р а. Здравствуйте. Я не помешаю?
М а р и н а. Садитесь, Тамара Васильевна.
Т а м а р а. Опять ночь не спали, Мариночка? Ведь стенка в стенку живем: все слышно…
М а р и н а. На дежурстве как-то легче, люди вот кругом.
Л ю д а (пропела). «Эх, да голос милого слышать хочется!..»
З и н а и д а. Сдурела?
Л ю д а. А это я Мариночке нашей. А чего, Адамов мужик видный, доктор наук, все при нем. Я — из Москвы на Север, ты — с Севера в Москву. Равновесие, и милиция при прописке придираться не станет.
М а р и н а. Ветер у тебя в голове, что только не мелешь…
Т а м а р а. Как караван?
М а р и н а. Проходит мыс Ста Вдов. Нормально.
Т а м а р а. Нормально. Второй день мужа на берегу не вижу.
Пауза.
З и н а и д а. Привыкай. Муж теперь у тебя начальство.
Т а м а р а. Да, калиф на час… Ведь спросить что-то хотела. Да, рыбу мороженую надо оттаивать в воде или пусть так полежит?
З и н а и д а. Пусть так.
Т а м а р а. А вчера унты себе купила. А узнала, что мех внутри собачий, и надеть не смогла: законом бы запретила собак убивать — все же друг человека.
З и н а и д а. Ну о чем ты говоришь, о чем? Голова-то совсем другим небось забита. И правильно: здесь она сполна должна быть забита, иначе с ума спятишь… А вот что добрая ты, тепла в тебе душевного много — это хорошо, значит, здесь приживешься… Надо!