А л е ш к а. Отодвинься, от тебя перегаром пахнет.
Б а г р о в. Гляди, а он чистенький, и духами от него несет: шмара его только что облобызала…
А л е ш к а. Не смей так говорить о ней!
Б а г р о в. А то что будет?
А л е ш к а. В морду дам!
Б а г р о в. Это уже разговор. (Резко притянул его к себе.) Только прежде в Сеню Багрова пристально вглядись. Позже ведь уже ничего не увидишь.
А л е ш к а. Пусти!
Б а г р о в. Кусаться? (Бьет по лицу Алешку.)
А л е ш к а. Ах ты… скотина! Мразь, мразь!
Алешка, не в силах вырваться, пнул ногой Багрова. Тот вскрикнул, отшатнулся. Со стойки полетела посуда, магнитофон.
Б а г р о в. Ну, пора и расписаться на тебе, очкарик… (Выхватил нож, наносит удар.)
Алешка слабо вскрикнул, повалился на стойку. Багров исчезает. Из магнитофона, лежащего на траве, продолжает звучать музыка. Вернулась К и р а. Недоуменно оглядывается по сторонам.
К и р а. Алеша! Исчез. Вот сумасбродный. (Заметила магнитофон, нагнулась за ним. И тут увидела Алешку.) Что? Что с тобой?! А-а-а!
Хлопнула дверца автомашины Появился Н и к и т и н, в его руках цветы.
Н и к и т и н. Позвонил Алешка, не поверил: думал, чудит, как всегда. (Протягивает ей букет.) Схватил, какие попались под руку. Извини.
К и р а. Не надо. Не надо… Там Алеша… Алеша!!!
Медленно гаснет свет. Слышен тревожный сигнал «скорой помощи». Он нарастает, заполняет собой все. Оборвался. В наступившей тишине высвечивается вход в приемный покой больницы. Поздний вечер. Здесь Н и к и т и н и К и р а.
Н и к и т и н. Он не приходил в сознание?
К и р а. Нет. Может быть, это даже лучше… Профессор сказал, что рана не опасна. Он будет жить, Сережа! Будет! Господи, как тянется время…
Н и к и т и н. Курево кончилось.
К и р а. Выбегу на улицу, попрошу сигаретку у прохожего.
Н и к и т и н. Не надо. Не уходи. Который сейчас час?
К и р а. Половина двенадцатого.
Н и к и т и н. Сколько же идет операция?
К и р а. Не думай об этом.
Н и к и т и н. Утром сегодня подошел ко мне и говорит: «Папка, дай денег взаймы». Никогда так прежде не говорил — «взаймы». «К тетке в Таганрог, говорит, поеду…»
К и р а. У тебя чудесный сын.
Н и к и т и н. Ты не сердись на него.
К и р а. За что?
Н и к и т и н. Никто не может заменить родную мать… Разрывался между тобой и Алешкой… Все было так нелепо.
К и р а. Потому и уехала.
Н и к и т и н. Потерял тебя… Знаешь, постарел сразу на десяток лет. А ведь мы и так уже не молоды.
К и р а. Не молоды, Сережа.
Пауза.
Нет, не могу. Пойду туда! (Скрывается в дверях приемного покоя.)
Никитин один. Возникает звук ударов метронома. Это как биение сердца. Сердце Алешки. Вдруг все смолкло. Никитин замер. В дверях К и р а.
Н и к и т и н. Что? Что?! Что?!
К и р а (отрешенно). Рана была не смертельной… Он истек кровью на операционном столе: у него не свертывалась кровь, он был болен гемофилией…
Звучит траурный марш. Гаснет свет.
Кабинет начальника исправительно-трудовой колонии. Сейф, письменный стол, телефон, селектор, несколько стульев. Широкое окно забрано решеткой. Пестрые, яркие шторы на нем и распустившийся цветок в углу кажутся несовместимыми с этой официальной обстановкой.
Здесь С е д о в, он говорит по телефону.
С е д о в. Начальник исправительно-трудовой колонии подполковник Седов… Обживаемся, устраиваемся. Кошке и той к новому месту привыкнуть надо. Так? Привели в порядок жилую зону. С понедельника приступаем к работе на основном объекте… Спасибо. И вам всех благ. (Положил трубку.)
Слышно, как за окном по радио передают урок утренней гимнастики. Гудит зуммер. Седов включил селектор.
Г о л о с. Товарищ подполковник! Прибыл майор Никитин.
С е д о в. Какой Никитин? (Вспомнил.) Ты что же его, голова садовая, в проходной держишь? Проси! (Выключил селектор, продолжает разбирать лежащие перед ним бумаги.)
Стук в дверь.
Войдите!
Входит Н и к и т и н. Он в форме майора.
Н и к и т и н. Майор Никитин. Прибыл в ваше распоряжение.