Но если в политическом отношении Томбукту был на протяжении всего времени существования великой державы, созданной усилиями сонни Али и ал-Хадж Мухаммеда I, ареной весьма острой борьбы, то в культурной сфере господство мусульманской духовно-купеческой аристократии было абсолютным. Царской власти и в голову не могло прийти попытаться его оспаривать. Совместными усилиями множества богословов, законоведов, историков, принадлежавших по происхождению как к арабо-берберским марабутическим кланам, выходцам из Южной Сахары, так и к негрским народам, издавна населявшим район средней дельты, город был превращен в один из крупнейших центров мусульманской учености на крайнем западе мира ислама. Характерно при этом, что, хотя между различными группами факихов и могли существовать разногласия вполне светского характера (как это было, скажем, в случае соперничества кланов, связанных с соборными мечетями Джингаребер и Санкорей), в идеологическом смысле и в своем отношении к внешнему миру эти группы были едины между собой (см., например, [Норрис, 1967, с. 636 и сл.; Стюарт, 1976, с. 90—93]).
В Томбукту получали образование десятки талибов (букв. ' ищущих [знания]'), распространявшиеся затем по всему Судану. Сложилась довольно стройная система их обучения, основанная на изучении закрепленного традицией круга литературы. Книги считались высокопрестижным достоянием, и во многих семействах, по-видимому, существовали целые библиотеки — во всяком случае, остатки этих библиотек сохранились и до нашего времени. Конечно, для таких собраний, насколько можно судить по дошедшим до нас, характерны черты, присущие вообще сравнительно поздним периферийным собраниям рукописей — в них преобладают такие дисциплины, как богословие и фикх (правоведение), да к тому же нужно учитывать и типичную особенность западно-африканского ислама, которую Дж. Тримингэм обозначил как “легализм”, т. е. усвоение в первую очередь юридических аспектов мусульманской образованности. Точно также не стоит принимать на веру легенду об “университете Санкорей” — в Томбукту не было ничего сопоставимого с такими учеными центрами, как Каир или Багдад, даже в пору их упадка под османским владычеством. Но и в этом случае Томбукту в роли места подготовки мусульманской образованной элиты не уступал в XVI в., во времена полного своего расцвета, ни одному из городов соседнего Марокко. Как своего рода показатель того уровня, на котором находилась культурная традиция в городе, можно привести свидетельство М. Эль-Кеттани о наличии в рукописных собраниях библиотек Марокко неполной копии труда испано-арабского филолога Абу-л-Хасана Али ибн Исмаила Ибн Сиды (1007—1066), переписанной в Томбукту в конце XVI в. [Эль-Кеттани, 1968, с. 61]. Речь идет об огромном систематическом словаре арабского языка, пользование которым требовало очень серьезной филологической подготовки (см. [Халидов, 1982 г, с. 63]). И люди с такими знаниями, очевидно, в Томбукту были, и не просто были, но и вели активную литературную деятельность.
Такая культурная элита состояла в значительной степени из людей, сравнительно широко образованных по тогдашним стандартам, гордившихся своим образованием и обладавших в высокой степени чувством esprit de corps, принадлежности к весьма уважаемой и влиятельной общественной группе. Этот корпоративный дух и эта гордость передавались из поколения в поколение; на смену старшим приходила молодежь и образовывала своего рода “династии” ученых. Пожалуй, из таких династий самой яркой могло считаться семейство потомков Мухаммеда Акита: почти столетие члены этого семейства — Махмуд ибн Омар и три его сына — занимали высший пост в городе — должность кадия. К подобным династиям принадлежали и авторы интересующих нас хроник. Примечательно при этом, что традиции широкой образованности, нашедшие выражение в их творчестве, сохранились десятилетия спустя после падения Сонгайской державы: “Тарих ас-Судан” доведена до 1656 г., а “Тарих ал-фатташ” окончена почти десятилетием позже — в 1665 г. Столкновение с жестокой действительностью марокканского завоевания и последовавшего правления в Томбукту пашей саадидского султана, конечно, должно было поубавить масштаб политических претензий элиты (практически они были сведены на нет при первом же столкновении паши Джудара с кадием ал-Акибом), но оно не ликвидировало интеллектуальной и культурной преемственности в среде самой этой социальной группы (см. [Уилкс, 1975]). Конечно, многие акценты должны были передвинуться; но и в целом в обеих хрониках легко можно почувствовать и гордость своей принадлежностью к сословию ученых, и осознание авторами этого сословия как особой корпорации. И это делает их произведения не только историческим свидетельством, но и убедительным памятником общественной психологии целой социальной группы.