И я скомандовал огонь.
— Выстрел! — по всем правилам прокричал Возницын.
И тут снаряды и мины вновь обрушились на огневую.
Видимо, тяжелый снаряд ударил в стену сарая, вырвал огромное бревно, и оно с недобрым шелестом, словно занесенное чьей-то невидимой огромной рукой, обрушилось на Возницына. Оно свалило его на землю, поволокло по снегу.
Возле меня рванула мина. Я упал. Уткнулся лицом в дымно дохнувшую землю.
Приподнялся на локтях, увидел рядом Возницына. Прямо перед собой. Вместо головы — кровавое месиво…
У меня закружилась голова. И я тихонько начал отползать, переставляя левый локоть, а правой ладонью словно отгребался, отталкивался, и все дальше, дальше. Как оглушенный щенок.
И в моем сознании танцевали, повторялись с лихорадочной поспешностью наивные, глупые и смешные слова: «Зачем ты меня, мамочка, мальчиком родила… Зачем ты меня, мамочка, мальчиком родила…»
И это все, что оставалось от Павла Возницына?..
— Иван! Почему не стреляете? Огонь! Огонь! — услышал я сквозь треск, гул разрывов настойчивые выкрики Виктора и слабые хлопки миномета.
Я встал, шатнулся, но устоял на ногах, пошел на голос.
Шел прямо, не сгибаясь, не шарахаясь от разрывов, жарко шлепающих осколков. Будто завороженный. А вернее, мне казалось тогда, смерть найдет, если захочет, в любую минуту. Пусть же берет, если хочет, так ее перетак! И будь что будет! Пусть оно все будет проклято! И я шел и матерился в полный голос, на войне этому быстро обучаешься. Словно отбивался от всего, что было.
А во мне кто-то другой, сторонний, жестокий и равнодушный к тому, что мучило меня, утверждал с мрачной животной силой и уверенностью: «Ничего с тобой не будет. Двигай! Двигай! Не то еще вынесешь». Он жил во мне. Он торопил, этот властный, жестокий и веселый голос. Он, казалось, мог провести меня через все.
Виктор в дыму, словно прокопченный, с напряженным страдальческим лицом, выкрикивал команду, взмахивал рукой. Возле миномета лежал убитый наводчик из расчета Виктора. Его заменил Кузьма Федоров. У нашего миномета пробило трубу. Федоров стоял на одном колене. Старательно наводил на вешку.
И снова сверлящий вой, слепящий взблеск, разрыв и крик. Ошеломленный, резкий. И через мгновение — молчание. Мне показалось, я услышал голос Ивана. Я бросился тотчас к дому, возле которого должен был стоять его миномет.
В рассеивающейся сизой мгле я увидел Ивана. Он сидел на крыльце. Как будто присел на минутку отдохнуть. Отрешенный. Равнодушный ко всему, что творилось вокруг. Я подбежал ближе и увидел: бессильно сведенные плечи, голова зависла, подбородок уткнулся в грудь.
Меня словно толкнуло. Мгновенный колющий удар.
— Ты живой, жи-и-и-вой? — закричал я. — Что с тобой? Что-о?
Иван молчал. Почему он молчит? Может, его оглушило. Мне хотелось схватить его, затрясти.
Я наклонился к нему. Иван медленно поднял глаза. В расширившихся темных зрачках я увидел немое и покорное страдание. И еще что-то жалостливое, тоскливое, бессильно-одинокое. Как у той лошади на дороге, которая упала, пытаясь встать, выбивая передними ногами яму, и не могла…
— У меня… руки, — сказал он помертвевшим тусклым голосом, — кажется… руки оторвало…
И зябко повел плечами.
И только тут я увидел кровь на оборванных обгорелых рукавах его шинели…
Возле Ивана растерянно топтался длинный, сутулый боец из его расчета, Панюшкин, что ли, была его фамилия.
— У него ноги не идут, — сказал он. — Носилки бы…
— Чего же ты? — оранул я сгоряча. — Беги, ищи… Или плащ-палатку давай…
«Хотя какие тут, к черту, носилки? Пока найдет что-нибудь подходящее, убьет по дороге», — сообразил я, но Панюшкин уже исчез.
— Ничего, ничего, сейчас мы тебя вынесем, а там все будет в порядке, — твердил я, уговаривая, успокаивая Ивана. И еще что-то говорил. Главное, что он живой, — значит, все будет хорошо, еще все впереди, — дома, наверное, побываешь, потерпи, потерпи…
Я боялся взглянуть на его руки.
Лицо Ивана на моих глазах желтело, словно бы обескровливалось. Глаза подвело темным. Он даже не смотрел на меня. Нет, его надо было тащить немедленно.
— Викто-о-ор! — оборачиваясь, громко позвал я. Панюшкин все не возвращался, одному мне было не совладать с Иваном.
Несколько разрывов, мгновенно следующих друг за другом, снова заволокли все дымом. Сбоку из дымного морозного тумана выскочил Кузьма Федоров. Он тащил минометную трубу.
— Нет мин! — прокричал он. — Командир роты приказал выносить матчасть.
— Виктор! — звал я.
И тут неожиданно с другой стороны появился Виктор. Он взглянул на Ивана и, казалось, сразу все понял. А может, ему сказали. Знал уже.