Мы молча переглядываемся с Виктором. Кряхтит, вздыхает за нами Павлов. Он тоже все с нами. Ни на шаг от нас.
И я думаю о мистической силе случая. Ведь и мы могли пойти по правой дорожке. Я помню, даже заколебался было, как идти. Что определяет человеческий выбор? Какое звериное сторожкое чувство оберегает тебя в самых тяжелых обстоятельствах, то вдруг изменяет, — и человек, казалось, сам себя подставляет под удар. Чем определяются границы человеческого выбора? Надо ли доверять бессознательным побуждениям, которые заставляют тебя стать здесь, а не там, пройти здесь, а не тут. А может, на все махнуть рукой. Будь что будет!
В трагическом хаосе войны я становился фаталистом.
И меня оберегала судьба. А потом так трахнуло, что лучше бы по частям.
Этот день держал нас в непрестанном напряжении. Заставлял жить немыслимо резкими переходами чувств.
Я еще философствовал, вспоминал древних, их веру в трагическую неизбежность, в рок, в судьбу и бесстрашие, с которыми шли они навстречу неотвратимому, а тут вновь послышался дальний гул.
Мы настороженно подняли головы. Из-за заснеженного широкого пригорка вдали, правее нас, вынырнули самолеты. Они шли по три. Сумеречные, зеленовато-темные, в звенящем опережающем реве моторов, они шли низко, казалось, над самой землей.
— На-а-ши! На-а-ши! — прокричал Виктор торжествующим голосом. Он стащил шапку, замахал ею, яростные слезы восторга показались на его глазах.
Самолеты поворачивали, накренялись, тут и я разглядел красные звездочки на их крыльях. Они хорошо были видны, эти звездочки! В радостном вихревом вое самолеты проносились над нами. Тройка за тройкой. Сколько же их было! Десятка полтора, не меньше. И над ними в высоте еще самолеты. Они носились то сюда, то туда. Истребители прикрытия.
Темно-зеленые самолеты стали в круг и один за другим ринулись на высокую церковь, на позиции, занятые врагами.
Проваливаясь по колени в снегу, мы побежали на пригорок, поднимались на носках, чтобы лучше видеть.
Что там делалось возле церкви! Хлопали зенитки. Звездочки разрывов вспыхивали, казалось, возле самих самолетов, но они, словно заведенные, кружились, как в карусели, рушили вниз бомбы и снаряды. Вспышки разрывов следовали друг за другом, они поднимались стеной, вздымали землю и снег. Темно-бурая мгла закрыла церковь до самой колокольни. А самолеты все молотили и молотили с беспощадной методичностью и ожесточением. И когда они ушли, земля, перемешанная со снегом, опадала, как при замедленной съемке в кино, и долго еще не расходился дым.
Мы подходили к деревне, когда над нами тяжело зашелестело, словно понеслись большие ящики, с огромной скоростью разрезая морозный воздух. В деревне, занятой немцами, взметнулись высокие, распадающиеся вверху фонтаны поднятой земли и снега. А над нами грозно клекотало, шелестело, и страшновато становилось, когда представлял, что там неслось в высоте.
— Тяжелая бьет! — Павлов прислушался. Он когда-то служил в артиллерии. Били, видимо, издалека. Даже гула от выстрелов не было слышно.
Виктор повернулся ко мне. Глаза его блестели:
— А что? Может, и выйдет атака!.. Смотри, как гвоздят!..
До атаки оставалось около часа. Ее перенесли на более поздний срок. На шесть часов. Пора уже было трогаться и по этому новому сроку.
Опускались быстрые зимние сумерки. В просторной избе было полно людей, некоторые уже вышли во двор. Толкались в коридорчике. У всех винтовки со штыками, Мы с Виктором набрали гранат. На них мы надеялись больше, чем на штыки.
Борис сказал:
— Всем выходить! Разобраться по взводам! Через пять минут двинемся!
И тут послышался уже знакомый нам прерывистый противный вой. Вновь на деревню обрушились немецкие самолеты. Они шли цепочкой друг за другом.
Бомбили с невиданным ожесточением. Заходили вновь и вновь. Бомбы неслись одна за другой. «Юнкерсы» выли так, что казалось, раскалывается земля. Сирены они включали, что ли?..
Но уже после первых минут, сквозь вой, свист, обвальный грохот рвущихся бомб я услышал напряженное татаканье пулемета.
Вот он умолк. Раздался взрыв. И тут же снова в полный голос заговорил пулемет. И яростный вой выходящего из пике самолета.
Взрывы, один за другим. На мгновение устанавливается тишина. И вновь мерное: та-та-та…