Я смутно помню зал: все больше военные, и, может, поэтому в перерыве я обратил внимание на двух девушек в гражданском, они стояли у колонны в нижнем фойе возле гардероба. Разговаривали между собой, изредка взглядывали на проходящих. Я прошел мимо них, раз, другой, сизый едкий табачный дым мешал рассмотреть, подошел поближе, крайняя — в темно-синем костюме, белая блузка, вроде с каким-то даже бантом возле шеи, черные блестящие туфли на высоком каблуке — скупо улыбнулась… И тут я сразу узнал… Конечно же это была Ленка Корытова.
— Гордый стал. Смотрю, вроде свой человек, а не признается…
Я затряс ей руку, я обрадовался. В институте мы с ней были как знакомы: «Здравствуй», «Как дела?..», «Курсовую сдал?» — вот и все разговоры, да еще старославянский брал у нее, конспекты (сдавал я экзамены и за литературный), хорошие были конспекты, все расчерчено, красным карандашом выделено — прямо по полочкам разложено, а тут, в театре, обрадовался ей по-настоящему, будто родного человека встретил.
Все тряс ей руку, в глаза заглядывал, глазки у нее маленькие, глубоко посаженные, скрытные глаза, а лицо обыкновенное, такое же, как было, малоподвижное, замкнутое, скулы только отчетливее определились — пройдешь мимо, не заметишь, не обратишь внимания. На мгновение в глазах ее мелькнули радость, свет, мне показалось, они даже увлажнились, а потом сразу же построжали, задернулись словно бы прозрачной шторкой и вновь глядели на меня внимательно, спокойно и даже чуть настороженно.
А я валил напролом. Кто-то из ребят недавно говорил, будто Ленка попала в какой-то особый отряд, стала разведчицей, и ее даже в тыл к немцам забрасывали. Я и спросил ее напрямик об этом.
Она, не отвечая, отодвинулась в сторону и сказала:
«Знакомься… это моя подруга». Но меня подруга мало занимала. Рыхленькая, беленькая, рыженькие кудряшки из-под цветастого платка. Меня Ленка интересовала, что с ней и где она была.
Тут прозвенел третий звонок, и мы разошлись. Видно, действительно была она в разведке. И это было удивительно.
В институте Ленка была обыкновенная из обыкновенных. Гимнасткой вроде хорошей была. Скрытая напружиненная сила чувствовалась в ее гибкой фигуре с длинной талией. С парашютом, кажется, прыгала. И все… Больше ничего припомнить не мог о ней. А теперь стала разведчицей. От одного слова и то холодные мурашки по телу. Куда спокойнее с винтовкой в руках.
Гордость за нее — вот что я чувствовал тогда и думал: что же ей вынести довелось и что придется еще…
И может, в последний раз я увидел сегодня Лену, потому что и то неизвестно, как обернется в ближайшие дни и недели для нее и для нас война. И попаду ли я когда-нибудь еще в этот многоярусный праздничный зал, и доведется ли мне еще когда-нибудь услышать разноголосые нестройные звуки настраиваемых инструментов, и увидеть медленно меркнущий свет огромной сверкающей люстры вверху, и темноту замершего зала, и раздвигаемый занавес, и освещенную глубину сцены, на которой начнется сейчас особенная, ни на что не похожая жизнь.
И об этом я думал тогда, слушая томительную музыку, глядя на сцену, на медленное завораживающее кружение бледно-розовых пачек — словно лепестки опадали с весенних яблонь, — и оно мне казалось уже нереальным, ненастоящим, потому что реальное, настоящее сидело вокруг меня в мятых шинелях, гимнастерках, в смазанных дегтем тяжелых сапогах, дышало перегаром махорки и кислого ржаного хлеба… И как можно было совместить предстоящий нам обжигающий ветер зимних дорог, горящие деревни, рвущиеся снаряды и призрачную, фантастическую сказку, сотканную из музыки, движущихся фигур, переменчивой игры света и цвета. И сама музыка, как она была далека от той грозно-призывной грубой музыки войны, которая, казалось, все другое заглушила, подавила в нашей жизни. Поэтому и казались мне освещенная сцена, оркестр, огромный, согретый живым дыханием зал нереальными, фантастическими, обманными, пришедшими из того мира, который надолго ушел от нас и в который вряд ли нам вернуться. А если и вернуться, то когда и какими, кто скажет?..
В перерыв я вновь разыскал Лену. Она увидела меня, оставила подругу, подошла.
Без подруги она стала вроде свободнее. Подобрела. Смягчилась, что ли. Или мне показалось. Спросила о ребятах. Сказала, была на задании, два раза. Первый раз в октябре. Нет, здесь недалеко, под Москвой. Три месяца в тылу. Орденом наградили. Улыбнулась одними губами. Каким, не сказала. Я не спросил. Скоро снова полетим. Далеко. Вот с Машей. Может, даже завтра.