Это был очень тягостный период. Пока было лето, то приятно было проводить время на пляже, но и тут появились ограничения. Скоро большая часть берега немцами была запрещена для пользования местными жителями, потому что во многих местах стали возводить разные фортификационные сооружения. Не желая подвергать себя неприятностям, мы сами ходили только на пляж Салинет, где немцы не запрещали бывать»[155].
Единственным источником, рассказывающим о пребывании Владимира Кирилловича в «оккупации», являются мемуары Графа, и я вновь обращусь к ним: «Когда лето кончилось и наступили дождливые и тёмные дни, великий князь всё больше стал скучать. К тому же и сама жизнь становилась всё труднее в смысле ограничений во многих продуктах и особенно в топливе. Уголь уже совсем не выдавали. Весь наш район сидел без угля. Но ведь уже не говоря про отопление, но и все наши плиты отапливались углём или дровами, газа в Сен-Бриаке не было. Нам приходилось обходить фермеров и уговаривать их продать стволы деревьев, которые мы сами должны были распиливать на дрова. У фермеров мы покупали кур и уток и завели у себя куриное и утиное хозяйства. А для добывания продуктов вроде сахара, масла, риса, кофе и т.д. приходилось обращаться к «чёрной бирже», но она была дорогая и пользоваться ею было рискованно. Поэтому великий князь был очень обрадован, когда в начале сентября получил приглашение от Э.Л. Нобеля и семьи Сенютовичей приехать гостить в их имение «Лангой» под Дьепом.
У Эмиля Людвиговича Нобеля там была первоклассная ферма, и он ни в каких продуктах не нуждался. К тому же, будучи шведским подданным, он сумел себя защитить от поползновений французских и немецких властей наложить руку на его ферму. Владимир Кириллович недолго раздумывал, быстро собрался и уехал в Париж, где соединился с Сенютовичами. Я его проводил до Парижа. 2 октября один офицер охраны вынужден был уехать в Париж, и остался один ротмистр Раутсман, который был вселён на виллу великого князя. 9 октября мы получили извещение, что Инженерный институт, в котором учился мой старший сын, начнёт занятия, так что он срочно уехал в Париж. 10 октября вернулся из «Лангой» великий князь»[156].
Увы, Граф старательно обходит вопрос, почему Владимир Кириллович не уехал в Англию или Испанию. Ведь уже в конце мая стало очевидно, что французская армия потерпела полное поражение и оккупация Сен-Бриака неизбежна. Судя по тем же мемуарам, всё решили деньги. Теперь великий князь и его окружение могли беспрепятственно получать деньги от румынской королевской четы, а также распоряжаться своими крупными вкладами в германских банках. «Также теперь оказалось возможным сношение с Германией. Уже не говоря о том, что это давало возможность связей великого князя с сёстрами, теперь можно было попытаться получить разрешение от немцев пользоваться ему своим капиталом, находящимся в немецком банке. Адвокат великого князя Н.Г. Нидермиллер этого старался добиться, что было очень нелегко…
23 ноября [1940 года] великий князь со мною поехал в Париж. Мы решили лично нажать на немцев по поводу перевода денег великого князя, так как нам всё труднее и труднее было оборачиваться с деньгами. В Париже на вокзале нас встретил великий князь Гавриил Константинович с женой…
25 ноября великие князья Борис и Андрей Владимировичи и Гавриил Константинович с жёнами устроили завтрак у «Корнилова» и пригласили на него Владимира Кирилловича, меня и сына. Несмотря на трудности военного времени, завтрак был отличный и прошёл в очень хорошем настроении, до известной степени семейном. Кроме Гавриила Константиновича, другие великие князья не сочувствовали немцам и очень жалели французов. Особенно был настроен против немцев Борис Владимирович.
В тот же день, в 6 часов вечера, Гавриил Константинович и княгиня устроили «коктейль-парти» у себя на квартире, чтобы познакомить Владимира Кирилловича с гражданским губернатором Парижа — немцем. Они считали, что в сумбурное время такое знакомство может принести пользу. «Парти» прошла довольно натянуто, и, видимо, немцы не знали, какого тона им следует держаться с великим князем»[157].