Охота требовала огромной жертвы со стороны сознания и духа. Именно сила этих слов позволяла ему настроить свой кирай , охотничьи вибрации, которыми владеют все дракиане, на биение сердец тех, чья кровь не отравлена злом ф’дора, — уникальный дар Акмеда. Брат всем . Почти всю свою жизнь он был известен под именем Брата и нес смерть своим жертвам, чей пульс на одно короткое мгновение совпадал с его собственным.
«Пусть твое „я“ умрет» — так учила Акмеда Праматерь, древний страж и наставница, недавно ушедшая из жизни. Однако дело было не только в его личности. В тот момент, когда он заглушал свои собственные вибрации, даже та часть его существа, что называлась душой, исчезала без следа, а на ее место приходило далекое, ровное биение сердца его жертвы.
Как-то раз Акмед подумал, а что будет, если он умрет, следуя за своим кираем . Место, куда уходила его сущность во время охоты, вне всякого сомнения, представляло собой Пустоту, находящуюся на противоположной стороне Жизни. Он подозревал, когда позволял себе об этом размышлять, что, если однажды удача хотя бы на миг забудет о нем, жертва одержит верх и прикончит его. И тогда все, что составляло его личность, мгновенно исчезнет, разлетится на тысячи крошечных осколков, которые будут вечно гореть, точно искры костра, лишая его надежды на жизнь после смерти.
Но он был готов рисковать.
Акмед глубоко вздохнул и, полностью очистив свое сознание, почувствовал далекий гул, с каждым вдохом становившийся все громче.
Пульс был совершенно чужим и одновременно знакомым. Он ощутил привкус старого мира, голос крови, которая текла в жилах родившихся на Серендаире; могущественная магия земли сереннов обладала своим собственным уникальным мотивом и наполняла души тех, кто прибыл сюда с погибшего острова. Впрочем, ее песнь была едва различима.
Когда Акмед впервые услышал голос собственной кожи, его наполнил рев барабанов. Бесчисленные хаотичные, разноголосые звуки пронзили все его существо, грозя накрыть своими волнами навсегда. Сейчас же до него доносился лишь едва различимый шепот.
Поскольку кровь в жилах отродья демона до определенной степени принадлежала этому миру, Акмед не мог различить ее ритм, был не в силах отыскать след. Кровь нового мира заглушала легкий шелест старого, бушевала, словно могучий водоворот или ураган, на исходе осени швыряющий в лицо путнику пригоршни сухих листьев. Время от времени он улавливал едва различимый шорох, шел за ним, изучал смешение тонов, искал глубокую тень, на которую охотился.
Сначала он почувствует тепло пульсирующей волны — дар неизвестной матери ребенка, — а затем его окатит ледяной холод, поскольку отцом маленького ублюдка стал Ракшас, искусственное порождение демона. Кроме того, Акмед знал, что в нем обязательно будет нечто звериное: Рапсодия как-то раз сказала, что ф’дор использовал кровь волков и других ночных хищников, когда создавал Ракшаса.
С каждой минутой древний ритм звучал чуть громче, становился различимее. Акмед разжал пальцы левой руки и вытянул ее вперед, позволив ветру коснуться ладони.
Его вдохи становились все медленнее, глубже, выдохи — осторожнее. Когда его дыхание совпало с ритмом далекого сердца, он прислушался к своему собственному и оценил давление, которое кровь оказывала на сосуды. Акмед заставил ее течь медленнее, его пульс упал до уровня, необходимого только для поддержания жизни в его теле. Затем он прогнал все посторонние мысли, оставив в сознании лишь один цвет — красный. Перед его мысленным взором возникло одно-единственное видение — кровь.
«Кровь станет средством» — так говорилось в древнем пророчестве.
Дитя Крови, Брат всем, родня никому.
Акмед стоял совершенно неподвижно, не издавая ни единого звука. Затем он выпустил на свободу свой собственный пульс, принуждая его биться в унисон с далеким сердцем. Сначала ему удалось синхронизировать только одно биение из пяти, потом каждое второе, и вот наконец удары идеально совпали. Он ухватился за тихий шепот древней крови, помчался по ее течению и вскоре, цепляясь за едва различимый шелест, всем существом проник в ритм сердца своей жертвы.
Но в тот момент, когда след стал вырисовываться, когда его жертва была уже привязана к нему, появился еще один, диссонирующий ритм, моментально разрушивший гармонию слияния. Акмеда пронзила острая боль, он прижал руку к груди и невольно отшатнулся.
Он не сумел сдержать стона, услышал, как вскрикнула Рапсодия. В следующее мгновение он покатился вниз, ударяясь руками и ногами о замерзшие камни. Он изо всех сил пытался выйти из транса, время от времени ему удавалось выплыть на поверхность, но уже в следующую секунду он снова погружался во мрак. Акмед нашел два сердца, и сейчас они сражались внутри его собственного. Он задыхался. Из последних сил он сжал зубы, не желая сдаваться. Небо у него над головой поплыло, превратившись в призрачные синие круги, потом снова потемнело.