Но такое объяснение успеха фиксизма явно недостаточно. Был и ещё один чрезвычайно важный момент во взаимоотношениях любых концепций того периода, когда пал престиж идеи дрейфа. Как бы ни изгонялся тогда из науки мобилизм, одно его положение (причём важнейшее), несмотря на всю хулу в адрес Вегенера, было взято на вооружение. Оно гласило, что существует принципиальное отличие между двумя типами коры: в материковой есть гранитный и базальтовый слои, океаническая состоит только из базальтового. Это фиксизм смело брался объяснить. По его понятиям, первичная материковая кора погребена под более молодым базальтовым слоем. И вот за такую антимобилистскую трактовку чисто мобилистского положения многим учёным и пришлась по душе концепция фиксизма. Она позволяла выставить за порог науки все «зловредные» идеи Вегенера, незаметно сохранив при том едва ли не самую главную и ценную.
«Соображение по ходу» Сорохтина:
«Правда, ценой нарушения закона Архимеда в его школьной постановке».
Да и всё последующее существование фиксизма, когда стал снова расти авторитет идеи дрейфа, тоже было как бы несамостоятельным. Роль его состояла в негативности по отношению к мобилизму, в постоянной критике тех его сторонников, кто слишком торопился с выводами. Фиксисты всякий раз демонстрировали, что факты, добытые в экспедициях и получавшие, как правило, сразу же мобилистскую трактовку, можно толковать и с иных позиций. А это заставляло сторонников горизонтального движения быть более строгими в своих построениях, искать более точных и убедительных доказательств.
Собственно, вне реакции на мобилизм практически не возникла ни одна идея фиксистов в последние десятилетия. И если о развитии мобилизма вполне можно рассказать, не упоминая про фиксизм, то попытка выстроить самостоятельную линию развития фиксизма без упоминаний о мобилизме вряд ли приведёт к успеху.
Ну а позднее искренняя приверженность некоторых учёных к воспринятым «с молодых ногтей» фиксистским идеям, привычка атаковать каждое новое положение мобилизма стала уже второй натурой. Тут ещё и то сыграло роль, что всякая попытка примирить фиксизм с мобилизмом, соединить их постоянно терпела крах.
Ещё раз подчеркнём, что в течение пятидесятых — шестидесятых годов, в период возрождения мобилизма и возникновения основной неомобилистской концепции — концепции тектоники плит, фиксистская перетрактовка фактов, критика скороспелых выводов оказала развитию мобилизма некоторую помощь, хоть и опять же «негативного рода».
Но с каждым новым открытием построения фиксистов становились всё более громоздкими и более искусственными. И непредубеждённые учёные один за другим переходили в стан мобилистов.
В связи с этим один остроумный геолог даже выдвинул лозунг: «Берегите фиксистов: скоро не с кем будет спорить!»
Если же говорить серьёзно, то неомобилисты в последнее время явно дают понять, что затянувшаяся дискуссия, на их взгляд, стала слишком схоластической, и пользы от неё по мере развития мобилистской концепции становится всё меньше. По мнению вице-президента АН СССР А. Л. Яншина, «…горизонтальные движения (имеются в виду движения литосферных плит. — И. Д.) признаются сейчас всеми геологами мира, за исключением немногих…»
ТЕОРИЯ!
Итак, наше повествование понемногу движется к концу. Мы с вами, дорогой читатель, познакомились с основными этапами развития мобилизма. Вслушались в «тихие голоса» тех, кто впервые о нём заговорил. Узнали, как эта замечательная идея получила своё воплощение в трудах Альфреда Вегенера, где интуитивное понимание природы скорее заставляет вспомнить о поэтических озарениях, нежели о традиционной рациональности науки. Затем помянули грустное для этой идеи двадцатилетие, когда многим казалось, что звезда мобилизма навсегда закатилась. Наконец, этап за этапом проследили, как новые факты привели к возрождению мобилизма и как постепенно это направление приняло современное своё обличье — стало новой глобальной тектоникой, которую до недавнего времени всё же ещё, как правило, осторожно именовали системой взглядов или концепцией.
Теперь о последних полутора десятках лет, когда по всем принятым в науке критериям она обрела право называться теорией. Более того, во многих современных научных трудах мы найдём утверждение, с которым сегодня вполне согласно огромное большинство учёных: новая глобальная тектоника привела к революции в науках о Земле. Она стала первой всесторонне обоснованной, подкреплённой многочисленными данными наблюдений, экспериментов, оправдавшихся прогнозов строгой научной теорией за всю многовековую историю геологии.
Уже было сказано, что после выхода на морские просторы в конце шестидесятых годов уникального судна «Гломар-Челленджер» весь научный мир с нетерпением стал ждать результатов глубинного бурения океанического дна. Впрочем, это не было пассивным ожиданием, в рейсах нового исследователя морей принимали участие специалисты многих стран мира, в их числе и наши соотечественники. Совершенствование бурильной техники позволяло всё глубже проникать в пласты осадочных пород, и каждый новый донный керн изучало всеми доступными способами интернациональное научное содружество. Исследования подтвердили: осадочные породы на дне океана стареют по мере движения от срединного хребта к берегам континентов. Значит, базальтовая кора движется по направлению от рифтовых долин к периферии океана.
Важнейшие аргументы в пользу мобилизма были получены при изучении рифтов: тех, что проходят по континентам, и тех, что разрезают срединно-океанические хребты, особенно же их стыков, — районов, где океанический разлом продолжается на материке. Впрочем, сам факт, что эти «шрамы» океана и суши имеют одну природу и представляют собой звенья единой глобальной цепи разломов, долгое время вызывал сомнения. Оно отпало после детального исследования двух районов — Калифорнийского залива и Красного моря.
Тихоокеанское побережье США, точнее, тот его участок, что расположен между двумя крупными городами Сан-Франциско и Лос-Анджелесом, обратил на себя внимание геологов ещё задолго до появления неомобилистской концепции.
В этом районе не раз происходили разрушительные землетрясения. Во время одного из них смещения по горизонтали некоторых участков земной поверхности достигли шести метров. Но даже и в спокойные периоды здесь рвались трубопроводы, рушились дома, трещины пересекали автострады. Учёные ещё в начале века решили, что повинна в этих событиях система глубоких трещин, проходящая по штату Калифорния, которая получила имя Сан-Андреас.
Позднее, в годы расцвета неомобилизма, стало известно, что именно в этом месте упирается в материк Срединно-океанический хребет, который, как уже говорилось, в Тихом океане не вполне точно соответствует своему названию, то есть проходит не совсем посередине бассейна. И тогда знакомый нам по предыдущей главе канадский геофизик Дж. Тьюзо Вильсон предположил: Сан-Андреас представляет собой продолжение трансформного разлома, отделившего две крупные плиты литосферы — Тихоокеанскую и Североамериканскую. Дело в том, что границы плит не всегда совпадают с границами материков и океанов. Здесь, по предположению Вильсона, на краю океанской плиты была часть материка.
Исследования чётко зафиксировали в Калифорнии сдвиги участков земли. Скорость перемещения оказалась не столь уж малой — пять сантиметров в год. Впрочем, таков результат измерений в наиболее сейсмически активной части района.
Аэрофотосъёмка большой территории обнаружила крупные смещения русел рек и оврагов. По другим данным удалось установить, что процесс продолжается уже по крайней мере двадцать миллионов лет. И за это время побережье Калифорнии продвинулось в северо-западном направлении на расстояние в триста километров. Выходило, что тенденция сохраняется, и, значит, стоящие на противоположных сторонах разрыва города Сан-Франциско и Лос-Анджелес вместе со всей округой продолжают двигаться навстречу, словно два поезда, идущие по одной колее.