Наличие у цитируемых работ независимого от автора истолкования его вклада более поздними авторами позволяет поставить вопрос о степени соответствия между авторской оценкой собственного вклада и исторической оценкой того же вклада, которая накапливается по ходу цитрования в актах объяснения нового - нового и для цитируемого автора, о чем он, очевидно, имеет не большее представление, чем Гераклит имел о законе Ципфа. Важность учета этой парности значений, за одно из которых автор несет полную ответственность, а ответственность за другое ему лишь вменяется историей как растущая по времени сумма различного рода прозрений, предвосхищений, основоположений, предвидений, осознана в четвертом открытии, которое сделано Гарфилдом и его коллегами по Институту информации в Филадельфии, где уже около 15 лет ведется с помощью ЭВМ "Индекс научного цитирования", позволяющий учитывать прошлую и текущую цитируемость работ в массивах публикаций различных дисциплин. Гарфилд с коллегами проверил по "Индексу", как пишутся истории различных дисциплин и научных направлений. Выяснилось, что все истории в любых дисциплинах пишутся с ориентацией на пики цитирования, то есть используют не авторское значение, а ту интерпретацию вклада автора, которая возникает в процессе цитирования и о которой автор, особенно если он древний, не мог и подозревать.
Пятое открытие принадлежит Куну (4), и, хотя оно сделано на сравнительно узкой базе истории физики и химии, методологическое его значение может оказаться и универсальным. По хорошо документированной гипотезе Куна, попытки объяснить аномалии, не поддающиеся объяснению в рамках действующей парадигмы, ведут к революциям - к появлению новых парадигм с новым набором постулатов, представлений об объекте исследований и его строении, способов доказательного объяснения. Революция завершается переписыванием истории в рамках новой парадигмы и в ее терминах, то есть по ходу развития дисциплина время от времени либо отсекает прошлое, в котором дисциплинарная деятельность велась по нормам, признаваемым ныне ненаучными, либо перетолковывает прошлую деятельность и ее результаты, подчиняя их нормам, по которым эта деятельность заведомо не велась и соответствующие результаты не могли быть получены. Тем самым в историях дисциплин (физики и химии, во всяком случае) возникают разрывы преемственности взаимопонимания, и любая интерпретация истории дисциплины, если она подчинена господствующей в данный момент парадигме (а других историй, и по Куну, и по данным Гарфилда, пока не бывает), видит в прошлом то, чего там заведомо не было, и видит под таким углом зрения, который был заведомо чужд тем, кто создавал историю дисциплины в прошлом.
Шестое и последнее пока открытие в этой серии опредмечивания эффектов ретроспективы принадлежит не столько какому-либо автору, сколько смещению интереса с непосредственной исследовательской деятельности на "переднем крае" научного познания к "тылам" науки, обеспечивающим преемственность такой деятельности, прежде всего к подготовке научных кадров. В какой-то степени, вероятно далеко не полной, открытие отвечает на вопрос: зачем нужна история, почему и для кого пишут истории различных дисциплин? Общий смысл ответа в том, что независимо от мотивов историка и его собственных представлений о целях и смысле его деятельности история дисциплины - один из двух необходимых любой дисциплине способов редукции накопленного знания (историческая и теоретическая редукция) до объемов, определенных ментальными возможностями студента и дополнительными ограничениями времени контакта студента и преподавателя по поводу трансляции-передачи студенту, будущему ученому, накопленного дисциплиной знания. Все дисциплины накапливают знание, не считаясь с ментальными ограничениями человека, хотя, естественно, в любом вкладе автоматически выполняются эти ограничения, поскольку творцы вкладов - люди, они не могут выпрыгнуть за рамки собственной физиологии, отпущенного им здоровья, таланта, срока жизни. С другой стороны, все дисциплины как формы деятельности смертных людей, рассчитанные не на одно поколение, вынуждены под угрозой собственного исчезновения готовить все новые и новые поколения для дисциплинарной деятельности, и в рамках этой задачи им волей-неволей приходится считаться с "вместимостью" человека, изыскивать способы редукции накопленного знания до вместимости с наименьшими потерями. Понятая в этом редукционном аспекте интерпретация истории любой дисциплины есть столь же необходимый и постоянный вид дисциплинарной деятельности, как и накопление знания. Они взаимосвязаны, и поскольку дисциплинарные кадры готовят к деятельности по существующим, а не по вчерашним правилам, процесс постоянного переписывания истории оказывается под сильнейшим давлением норм и правил, образующих действующую дисциплинарную парадигму.
Судя по известным сегодня и опредмеченным уже составляющим, эффекты ретроспективы выразимы примерно следующим набором постулатов:
1. Всякое объяснение адресно, обращено в прошлое и опирается на общий объясняющему и адресу контекст - историю предшествующих актов объяснения.
2. Любой контекст-история находится в совместном владении двух или множества индивидов и в общем случае, если для хранения контекста не используется письменность или иные средства записи, объем контекста не может превышать "вместимость" человека, то есть любой контекст, начиная с некоторого критического объема, вынужден использовать ту или иную технику редукции от забывания до исторического и теоретического сжатия.
3. Судя по контекстам, закрепленным письменно (литература, массивы дисциплинарных публикаций), использование образующих его смыслонесущих элементов для объяснения и освоения новых элементов подчинено ранговому распределению Ципфа, что выделяет в контексте относительно небольшую группу (6-7%) активных составляющих, берущих на себя основную (до 90%) нагрузку по связи нового с наличным.
4. Участие составляющих контекста-истории в освоении и связи новых составляющих обогащает их содержанием, которого они заведомо не могли иметь в момент собственного появления в контексте.
5. Выделение группы активных составляющих в процессах связи нового с наличным производно от "злобы дня", от настоящего, поэтому любая историческая редукция контекста, если она ограничена описанием группы активных составляющих, неизбежно модифицирует контекст и не может претендовать на сколько-нибудь объективное его представление.
6. Изменение условий на входе (смена парадигмы, новая проблематика) может вызвать резкие изменения состава группы активных составляющих и соответствующие реинтерпретации контекста-истории.
Вряд ли приходится сомневаться в том, что философия с момента своего появления и до наших дней была достаточно дисциплинарна, чтобы удовлетворять определению дисциплинарного контекста, подверженного всем эффектам ретроспективы. Ссылки, во всяком случае, мы встречаем уже у Гераклита, а в работах Платона и Аристотеля обнаруживаются очевидные следы исторической редукции обычного модернизирующего толка, что успел заметить уже Гегель, обвинив Аристотеля в навязывании предшественникам "начал", о которых те не имели представления и в которых явно не нуждались. Хотя о философии многие говорят и даже пишут как о неиссякаемом, но слабо парадигматизированном фонтане меняющихся слов вокруг неизменных и вечных проблем, нам такое представление кажется очевидной иллюзией ретроспективы, продуктом дисциплинарной революции XVIII-XIX вв., которая ввела новую парадигму философствования и, очередной раз переписав историю философии, установила и воспроизвела в поколениях философов новое видение того, что теперь следует понимать под философией, ее предметом, социальной функцией. Судя по историям других, менее древних дисциплин, философии за два с половиной тысячелетия собственного существования вряд ли удалось избежать тех потрясений-революций, после которых в тот же словарь и в ту же терминологию начинают вкладывать совершенно новый смысл.