Из толпы послышались гневные голоса:
— Заткнись!
— Слышь, слезай!
Однако протестующие возгласы не смутили оратора, и он продолжал натужно выкрикивать в толпу, ударяя по воздуху то одним, то другим кулаком:
— Дисциплина! Что такое дисциплина? Насилие над моей свободной личностью — вот что такое дисциплина. Черт возьми, мы свободные люди! Мы граждане великой демократической республики! Мы пошли воевать по собственному желанию и никому не желаем подчиняться, тем более иностранцам!
— Эй, кто там ближайший? — прозвучал чей-то бас. — Стащите этого ублюдка за штаны!
Буря протеста заглушила дальнейшую речь длинноногого солдата. Со всех сторон неслось:
— Хватит!
— Долой!
— Слезай, пока не стащили!
И солдат, махнувши рукой, — что, дескать, с вами разговаривать! — соскочил на землю и затерялся в толпе слушателей.
Генерал Митчелл поднялся из-за стола, высокий, сухой, вскинул над собой руку; терпеливо выждал, стоя в такой позе, пока утихнет разбушевавшееся собрание и наступит сравнительная тишина, а когда тишина действительно наступила, молвил, покашливая, что, по-видимому, все уже достаточно высказались, пора приступить и к голосованию.
— Итак, ребята, — сказал он, — на пост командира Девятнадцатого иллинойского выдвинуты два кандидата: полковник Джон Бэзил Турчин и капитан Улисс Сидней Грант. Кто за полковника Турчина?
За полковника Турчина оказалось подавляющее большинство, не понадобилось производить подсчет голосов. Глядел Иван Васильевич на множество поднявшихся над толпой рук и чувствовал, как радостно, гордо и благодарно бьется у него сердце.
Потом собравшиеся солдаты увидели новоизбранного командира полка стоящим в дверях вагона во весь невысокий свой рост, плотного, кирпично-загорелого, бородатого, с остриженными под скобку по моде того времени, зачесанными назад густыми волосами, и услышали громкий, взволнованный голос, произносивший слова с чужеземным акцентом. Полковник Турчин благодарил за оказанное ему доверие и высокую честь командовать такими молодцами, как они. Солнце садилось за крыши дальних вагонов, заливало его рыжим, воспаленным светом, ослепляло, он жмурился и едва ли хорошо видел своих слушателей, однако продолжал говорить.
— Но предупреждаю, ребята: я буду добиваться от вас дисциплины, — слышали солдаты твердый голос. — Для того чтобы победить врага, нужно уметь воевать. А это возможно только, когда есть дисциплина. Пусть я буду строг, но я сделаю из вас настоящую воинскую часть. Если каждый солдат постарается по-настоящему, наш полк будет одним из самых лучших в армии. Это я вам всегда говорю, ребята, и еще раз скажу...
Капитана Улисса Гранта собрание выбрало командиром 21‑го полка.
В ЖИЗНИ НЕ ВИДЕЛ ПОДОБНОЙ ВЫУЧКИ!
После нескольких перебросок с места на место, из одного штата в другой, 19‑й полк очутился в Кентукки.
В один из холодных и хмурых ноябрьских дней происходил смотр полка. Эшелоны стояли на невысокой насыпи, протянувшейся вдоль опушки поределой буковой рощи, с которой северный ветер срывал и нес по воздуху последние желтые листья. Построенные в ряды роты уже около часа находились в открытом поле, недалеко от железнодорожного пути. Томясь ожиданьем начальства, солдаты не нарушали строя, но стояли вольно, опираясь на ружья. Группа офицеров собралась у штабного вагона и коротала время болтовней, перемежаемой взрывами смеха. Ветер вздувал пелеринки на синих шинелях. Майор с рыжими бакенбардами, худой, спокойный, попыхивая прокуренной трубкой, вел рассказ о битве при Манассасе, недалеко от Вашингтона, — участником этого первого крупного сражения пришлось ему быть:
— Такого позорного разгрома я еще не видел, джентльмены, клянусь честью! Вся дорога была усыпана перевернутыми повозками, ранцами, ружьями, походными ящиками, солдатскими кепи, куртками. Тридцатитысячная армия бежала, как стадо перепуганных баранов, до самого Вашингтона. Мак-Доуэлл, говорят, сам телеграфировал президенту: «Моя армия рассыпалась». Если бы конфедераты преследовали нас, Вашингтон был бы взят в два счета. Просто чудо какое-то спасло... А ведь накануне все были уверены в победе. Из Вашингтона толпами понаехали специально смотреть на сражение.
— Кто понаехал? — спросил молодой, белобрысый и длинноногий лейтенант, подбрасывая на ладони поднятый с земли камешек.