Турчанинову накануне удалось выведать у князя Ильи, что среди приглашенных будут и Перфильевы. Сильно, радостно и восхищенно толкнулось и замерло у него сердце, когда увидел он Софи. Никогда бы не подумал, что она может быть такой — юная тоненькая красавица в белом платье, с высокой, стройной шейкой, с оголенными по плечи девичьими худенькими руками, улыбающаяся счастливо и растерянно. Ее сопровождали седоусый, почтенного вида господин в сюртуке до колен и старомодном жабо, похожий на военного в отставке, и сухопарая дама в накладных буклях и в лиловом платье с воланами. Ястребиное, заметно нарумяненное лицо дамы не понравилось Ивану Васильевичу. Он выдвинулся из толпы гостей так, чтобы Софи могла увидеть, и наконец дождался той блаженной минуты, когда блуждавший по залу взгляд девушки упал и на него. Она как бы вздрогнула. «Неужели это действительно ты?» — выразилось в ее изумленных, неверящих и словно бы, показалось ему, обрадованных глазах. Турчанинов едва заметно поклонился девушке и смешался с толпой.
Дворецкий, появившись в дверях, объявил, что кушать подано. Все потянулись в столовую, следуя за Евлампием Порфирьевичем, — тот, взяв под руку грузную, припадающую на ноги, шелестящую шелком платья старую княгиню, первым направился к столу. Гремя стульями, расселись — дамы и робкие девицы по одну сторону, мужчины по другую. Слуги принялись обносить гостей кушаньями. В соседней зале на хорах послышалась музыка домашнего оркестра, играющего для обедающих что-то не слишком шумное. Вскоре к стуку тарелок, вилок и ножей присоединился веселый говор и смех, — настроение гостей заметно поднялось после первых рюмок водки и бокалов цимлянского.
— Княгинюшка, дура дурацкая, — обратился к супруге старый князь, — скажи этим дуракам — пусть играют Лукерью Бордо.
Через несколько минут музыканты, которым передали распоряжение князя, заиграли, немилосердно фальшивя, из «Лукреции Борджиа».
Турчанинов сидел почти насупротив Софи, взгляды их порой встречались, но девушка тут же смущенно отводила глаза. Действительно ли она обрадовалась, когда увидела его, или это лишь ему почудилось?
А шумный обед продолжался. Подвыпивший, раскрасневшийся Евлампий Порфирьевич, окидывая многолюдный стол покровительственно-веселым взором хлебосольного хозяина, отпускал шуточки, которые встречались угодливым смехом окружающих. На сей раз мишенью солоноватых острот своих избрал он недавно присланного в губернию доктора — долговязого и угловатого молодого человека с гривой подстриженных под скобку волос. Вероятно, эта мужицкая скобка и привлекла неприязненное внимание старого князя.
— Нау-ука! Меди-ци-на! — насмешливо говорил он во всеуслышание. — Я на седьмой десяток перевалил и никогда никаких докторов не знал. А что такое ваша медицина? Грош ей цена. Пришло время человеку помирать — никакие доктора не спасут... Ну чему учат в ваших университетах? Чему? Клистиры ставить?.. Помощники смерти вы, вот кто! Клистирные трубки!
— Евлампий Порфирьевич, я просил бы вас... — дрожащим голосом заговорил молчавший первое время доктор. Заметно робея в таком большом обществе, он заправлял за уши белобрысые космы и криво улыбался. — Я просил бы вас...
— О чем это? — полюбопытствовал князь невинным тоном.
— Я просил бы вас прекратить свои неуместные и оскорбительные шутки... Да‑с, совершенно неуместные! — уже твердо закончил доктор и, подкрепляя сказанное, хлопнул новую рюмку.
Шум говора и смеха за столом оборвался, рты перестали жевать, вилки и ножи стучать, все взгляды с любопытством устремились на доктора и на старого князя: что будет дальше?
— Да разве я шучу? — отчетливо прозвучал среди наступившей жадной тишины словно бы недоумевающий голос князя: — Я не шучу, я правду говорю. Ты меня, старика, уж прости, люблю резать правду-матку... Помощник смерти? Конешно, помощник смерти. Клистирная трубка? Конешно, клистирная трубка, кто же еще?
— Евлампий Порфирьевич! — Доктор вскочил, опрокинув бокал, на щеках выступил пятнистый румянец. — Такие оскорбления... Я не позволю, хоть вы и князь... Я тоже дворянин! — выкрикивал он, придерживая: золотые очки одной рукой, а другою как-то нелепо жестикулия. — Извольте взять свои слова назад! Да‑с!