— Что это значит? — спросила Софи в полном изумлении.
— Я уезжаю отсюда. Навсегда. Больше я не могу здесь оставаться, — взволнованно заговорил Турчанинов. — Софья Ивановна, вы должны, вы обязаны ехать со мной. Сейчас же! — До боли сжал ее руки. — Софи, вам нельзя оставаться. Вас силой выдадут за князя. (Она отрицательно покачала головой.) Нет, выдадут! Заставят выйти замуж. Софи, умоляю вас: сейчас же, не раздумывая, садитесь, и едем в Петербург... Любовь моя, невеста моя, жизнь моя, едем! Там, далеко отсюда, мы будем счастливы...
— Но как же так вдруг? — пролепетала она, вовсе уже растерявшись. — Бросить родителей... Папа́...
— Что папа́? — почти крикнул он. — Простите меня, но ваш папа́, ваши родители почти десять лет прекрасно жили без вас. И будут жить дальше...
Она молчала, потупясь, чтобы не видеть его молящих, его отчаянных глаз.
— Из Петербурга мы напишем им, как только приедем, — говорил он. — Попросим прощенья, скажем, что были вынуждены так поступить... Едемте ж, Софья Ивановна!
А как же отец? Добрый, славный, чудаковатый старик в кресле, с раскрытой на коленях «Геральдикой»?.. Мать?.. Нет, разлука с матерью, с такой жестокой, бессердечной, никогда не любившей ее матерью, не огорчала Софи...
А что ждало ее впереди? Что сулило неизвестное будущее? Как сложится ее жизнь бок о бок с этим вчера еще неизвестным, а сегодня самым дорогим и близким на свете человеком?..
Ну, а что ждало ее здесь, если она, Софи, откажется ехать?.. Он уедет, и они расстанутся. Расстанутся навсегда, Навеки... Ей стало страшно при этой мысли.
Турчанинов вынул из кармана пистолет.
— Если вы не дадите согласия, я застрелюсь, — сказал он. — Сейчас же. У вас на глазах.
— Боже мой, спрячьте! — вскрикнула Софи. — Вы сумасшедший! — Со страхом и восхищением она глядела на его вдохновенно-исступленное лицо, понимая, что он действительно сейчас может так сделать. — Совсем сумасшедший... Но как же так?.. Без всего... В одном платье...
— Да, да, в одном платье! — подтвердил Турчанинов, благодарно целуя ее руки и с восторгом сознавая, что в душе она уже согласна.
— Сядем и поедем. Поймите: если вы сейчас пойдете домой укладываться, вас задержат и все погибнет. За вами следят, Софи... А в первом же городе мы купим все, что надо... Едем же! Нужно спешить, пока вас не хватились дома. Каждая минута дорога!..
Он спрятал пистолет, взял ее под руку, преодолевая последние раздумья, и повел. Узкой тропинкой спустились в овраг, к ручью. Турчанинов отстранял лезущие в лицо белые ветки отцветающей черемухи.
— Вода! — Девушка остановилась в растерянности. Темные переплетающиеся струйки с журчаньем проносили перед ними веточки, травинки, желтые, прошлогодние листочки. Софи слабо вскрикнула от неожиданности: Турчанинов вдруг подхватил ее на руки и с громким всплеском, оскользнувшись было, но удержавшись на ногах, шагнул с нею в воду. Девушка обхватила руками сильную мужскую шею.
Он сделал два шага, разбивая коленями бурлящую воду, и, держа в руках свою ношу, остановился среди потока. Темные девичьи глаза были совсем близко, они смотрели ему в душу с неизъяснимым выражением. Грудью он ощущал теплое, волшебно-упругое прикосновенье ее груди, частые толчки маленького смятенного сердца.
— Моя? — сурово, без улыбки, спросил Иван Васильевич. Вокруг его ног, выше колен погруженных в холод, неслась и пенилась сизая, плотная, сердито-веселая вода, заливая свисающий подол длинного женского платья.
— Твоя, — прошептала Софи, слабо, как бы во сне, улыбаясь, и, блаженно закрыв глаза, уронила голову к нему на плечо.
— На всю жизнь? — спросил Турчанинов.
— На всю жизнь.
Крепко — так, что ощутились сомкнутые ее зубы, — он поцеловал девушку и вынес на берег.
МРАК В ЕВРОПЕ
И снова придавленный свинцом балтийского неба, плоский Петербург, снова шумный, кипучий Невский, Летний сад с белеющими среди зелени латинскими богами и богинями, застывшие громады дворцов, хмурые серые многоэтажные дома, мосты через каналы с прозеленью стоячей воды. Снова оживленные проспекты, площади, скверы...
Венчанье совершилось, так сказать, на ходу, в первой же попавшейся на дороге безвестной сельской церквушке. На почтовой станции, куда прискакали беглецы, лошади были все в разгоне, но такое обстоятельство, казалось, нисколько не огорчило Турчанинова. Он лишь осведомился у станционного смотрителя, где живет священник, приказал поставить самовар и ушел, сказавши Софи, что скоро вернется. Девушка осталась одна. Она сидела у окошка, заставленного горшками с бальзамином, глядела на пустынную, залитую солнечным зноем деревенскую улицу с избами и плетнями, слушала ленивую перебранку за перегородкой смотрителя с женой и, томясь нетерпеньем, ждала, когда вернется Иван Васильевич.