Однако на русский вкус обед оказался ужасным. Надин попробовала было суп из каких-то острых пряностей, но тут же положила ложку и жалобно сказала:
— Невозможно есть. Я сожгла весь рот.
То же произошло и со вторым. Полусырого, сочащегося кровью ростбифа она не могла проглотить и куска и ограничилась лишь поданным к нему картофелем. Да и Турчанинов жевал такое мясо через силу.
— Дитя мое, — сказал он, с беспокойством поглядывая на ее детски обиженное лицо. (Только лишь начало той жизни, которую им отныне предстоит вести, а как все ей не нравится, как все здесь для нее чуждо и неприятно!) — Дитя мое! Что ж делать? Нужно привыкать. Наши русские кушанья придется теперь забыть.
— Почему забыть? — возразила Надин бодрым тоном, мужественно преодолевая минутное недовольство. — Вот увидишь, какие пироги и кулебяки я научилась печь!..
Утром, в ожидании завтрака, вышли они на балкон. Дождя больше не было, развеялся и желтоватый вчерашний туман. Просвечивая сквозь тонкий белесый пар, стояло в бледно-голубом небе нежаркое палевое солнце.
— Даже воздух не такой, как в Петербурге. Чувствуешь? — спросил Турчанинов. Рука его со спокойной и уверенной лаской обнимала узкую, твердую от корсета, талию прижавшейся к нему жены. Их охватила влажная, почти парниковая теплота, пропитанная запахом каменного угля. Гигантский, неизвестный, холодный, чужой и непонятный город, в котором шла своя, незнакомая, муравьиная жизнь, открывался перед их глазами уходящей вдаль теснотой шиферных крыш, дымоходных труб, вышек, готических шпилей. Среди них вдали поднимался большой рубчатый купол с башенкой, увенчанной золотым крестом. Вероятно, догадались они, был это собор святого Павла. Надин выглянула за перила балкона.
— Как сегодня пусто.
С высоты третьего этажа далеко видна была фешенебельная Реджент-стрит, малолюдная и притихшая. Лишь изредка доносились конский топот и стук колес проехавшего мимо кэба. Широкие тротуары были пустынны, редко показывался какой-нибудь джентльмен в цилиндре бок о бок с дамой в шелковом кринолине, похожем на половину воздушного шара. Спущенные металлические жалюзи закрывали витрины богатых магазинов.
Появившийся с серебряным подносом Джоз учтиво пожелал доброго утра и заставил весь стол принесенной к завтраку снедью. Тут были сливки, масло, душистый, прозрачный мед, яйца всмятку, сыр, ломтики поджаренного свиного сала, белый хлеб. Все это окружало блестящие металлические чайники, один из которых был с заваренным чаем, а другой с кипятком.
— Кажется, Англия начинает мне нравиться, — посмеялся Иван Васильевич, когда уселись они с женой за стол. — Скажите, Джоз, — перешел на английский, — почему на улице так тихо и никого не видно?
— Уик-энд, сэр, — лаконично пояснил Джоз и закрыл за собой дверь.
Завтракая, Турчанинов завел речь о своих планах на ближайшее время — что намерен делать.
— Уж коли мы с тобой очутились в Лондоне, посмотрим все достопримечательности. Побываешь в Тауэре, в Вестминстерском аббатстве. Гайд-парк поглядим, собор святого Павла.
— А к нему когда поедешь?
Кого имела в виду Надин, кто был «он» — пояснений не требовалось. Об этом человеке достаточно было у них переговорено еще по дороге сюда.
— К нему? Сегодня же поеду. После завтрака.
— Жан, как бы мне хотелось с тобой! — Вырвавшийся у Надин легкий вздох говорил: конечно, это невозможно, я прекрасно понимаю, но, быть может, ты все-таки согласишься взять меня...
— Нет, дитя мое, никак нельзя, — смягчая жесткость отказа виноватым тоном, сказал Иван Васильевич. — Посуди сама: явиться с женой без приглашения в совершенно незнакомый дом... Неудобно, душенька.
— Но ты потом мне все расскажешь?
— Ну конечно!
Вытирая жесткой от крахмала салфеткой губы, Турчанинов вылез из-за стола, глянул на часы и вновь засунул в жилетный кармашек.
— Я, наверное, запоздаю, так ты, голубка, не тревожься. Живет он далеко, на окраине Лондона. Я еще в Париже узнал его адрес: Финчлей‑род, двадцать один, вилла «Петербург».
— «Петербург»? Какое странное название.
— Наверно, сам дал, — сказал Иван Васильевич, надевая парадный, проглаженный после дороги сюртук. Осмотрел себя в зеркало, расчесал волосы.
Окинув мужа с головы до ног заботливо-проверяющим взглядом — все ли в порядке, — Надин подала новый, купленный в парижском магазине цилиндр, предварительно пройдясь щеточкой по серому ворсу. Маленькие нежные руки поправили галстук.
— А знаешь, борода тебе идет, — сказала Надин.