— Да, масса.
— Первое, что должны запомнить купленные мною негры, — это то, что отныне хозяин у них я. Что я хочу, то с ними и делаю, каждое мое слово — закон. Поэтому прежде всего я подкрепляю знакомство со мною хорошей поркой. И сам слежу, как порют... А теперь снимай штаны и ложись. Живо!.. Эй, вы! Всыпьте ему как следует!
Надсмотрщики схватили Юпитера за плечи, собираясь повалить, но он, опережая их, сам расстегнул пуговицы штанов, опустился на колени и покорно улегся животом на крупный гравий перед террасой. Свет горячего дня озарил голые черные ягодицы. Один из негров, белозубо щерясь, уселся на спине распластанного человека, другой встал над ним, расставив длинные тощие ноги, засучил рукава и, примериваясь, свистнул по воздуху плетью, куда была вплетена проволока. Старботл повернулся к доктору:
— Кстати, сколько ему можно всыпать, чтобы завтра вышел на работу?
— Ударов двадцать, — сказал доктор, вновь наливая себе. — Великолепное у вас вино, достопочтенный мистер Старботл.
— Начинай, Джордж! — приказал Старботл.
Надсмотрщик с силой опустил плеть на черную живую, вздрагивающую плоть. Просвистело раз, просвистело два... «А‑а‑а!» — на одной ноте завыл Юпитер после третьего удара, не в силах больше сдерживаться.
Неверными руками Турчанинов складывал в этюдник кисти и краски — торопился, спешил, металлические тюбики падали на пол, он их подбирал...
— Маэстро, кажется, вы уже закончили? — спросил Старботл, зорко, с некоторым недоумением, поглядывая на побледневшее, насупленное лицо Турчанинова.
— Да! — Иван Васильевич, не поднимая головы, продолжал укладываться.
— Мне кажется, могли бы меня предупредить... Ну что ж, завтра в это же время.
— Нет, босс. Ни завтра, ни послезавтра. Больше вы меня здесь не увидите, — зло сказал Турчанинов.
Не скрывая больше своего отвращения к хозяину виллы и к тому, что здесь происходит, он схватил этюдник под мышку, сбежал со ступенек террасы и мимо негров, мимо безмятежно и ровно плещущего фонтана, мимо подстригающего кусты садовника быстрым шагом направился к воротам, подняв плечи, не оглядываясь.
Экзекуция тем временем завершилась. Всхлипывая без слез, Юпитер с трудом поднялся на ноги, стал приводить себя в порядок — дрожащие пальцы безуспешно пытались продеть пуговицы, лицо кривилось от боли.
— Ну вот, теперь ты хорошо запомнил нового хозяина, — сказал Старботл добродушным тоном, однако глаза у него недобро щурились. — Запомнил? Отвечай, животное.
— Запомнил, масса.
— А теперь марш к себе! Довольно копаться у меня перед глазами... И завтра на работу!.. Вот так я начинаю воспитание своих негров, — пояснил он шурину, когда надсмотрщики увели Юпитера. — Раба надо сразу же припугнуть — пусть знает, что со мной шутки плохи.
— Правильный метод, — сказал Мур, закуривая.
— А что случилось с этим мазилой? Сорвался с места и пошел в город пешком. И ни цента не взял, — пожал плечами Старботл, более всего удивленный последним обстоятельством. — Что у него, разжижение мозгов? Вы понимаете что-нибудь, Чарли?
Мур покачивал закинутой на колено длинной ногой в лакированной туфле.
— Кажется, понимаю. Аболиционист.
— Аболиционист?
— Несомненно. Оказывается, и в вашей глуши завелась эта сволочь.
Доктор поднялся, застегнул чистенький сюртучок, щелчком сбил с рукава пушинку и с учтивой улыбкой на цветущем, сытеньком личике стал откланиваться.
— Чрезвычайно приятно находиться в вашем обществе, почтеннейший мистер Старботл, но увы, ждут дела. — Наставительно поднял палец. — Дела прежде всего.
Старботл вызвал лакея и распорядился, чтобы подали кабриолет отвезти доктора в город.
— Не знаете, док, этот мазила, кажется, иностранец? — спросил он. — Док, Чарли, у нас знает все городские новости. Двуногая газета, — пояснил шурину.
— Не то поляк, не то русский, — ответил доктор.
— Но это ведь одно и то же!
— Со всего света лезет к нам всякий сброд, — недовольно сказал Мур. — Мало того: попав в Америку, начинает еще мутить, подрывать устои. Пора уже нам, стопроцентным, твердо заявить правительству: Америка, сэр, для американцев.
Доктор, покачиваясь на крепких ножках, сообщил последнюю новость:
— Между прочим, на днях — я говорю об этом поляке — приехала его супруга. Она врач. Собирается открыть прием больных.
— Врач?
— Да, да. Врач! — продолжал доктор, весьма довольный удивлением слушателей. — Уже не говоря о том, что совершенно не к лицу приличной леди заниматься медициной, можно себе представить, каким врачом может быть женщина. Женщина — врач! — Пренебрежительный, но ядовитейший смешок. — Конечно, я приветствую появление в нашем процветающем городе своего, так сказать, коллеги, но, говоря между нами, джентльмены, не завидую тем больным, которые вынуждены будут обратиться к этому, хе‑хе, новоявленному эскулапу в юбке. Нет, нет, клянусь честью, нисколько ни завидую беднягам!