— А когда все готово, мисси, вечером хожу среди хижин, где живут негры, и пою. Вот так. — Тихонько затянула заунывным голосом:
— Вот так хожу и пою. Они уже знают... Я выбираю прежде всего тех, кто не может бежать без моей помощи: больных, слабых, матерей с детьми... Вот этих, — мотнула она головой на Юпитера с Гектором, — я взяла потому, что они избиты и ослабели.
— А ты не боишься попасться? — спросила Надин.
Негритянка вытащила из-за пазухи согревшийся от теплоты тела маленький револьвер, такой непривычный в женской руке.
— Вот! — показала. — Живой не дамся... Он всегда со мной, — добавила, снова пряча револьвер.
Видно почувствовав доверие к белой женщине, принялась она рассказывать, как переправляет выведенных ею негров. О, какой же сложный, мучительный и опасный это был путы! Украдкой, прячась от людских глаз, питаясь кое-как, голодные, измученные, затравленные, пробирались они сквозь лесные чащобы и засасывающие трясины, переправлялись вброд и вплавь через реки, где порой, точно плавучее бревно, мелькала спина аллигатора; целыми днями таились где-нибудь среди непроходимых болот, прислушиваясь к приближающемуся собачьему лаю, к голосам и конскому ржанью преследующей их погони. Случалось, на них делали целые облавы — немало находилось охотников получить награду за поимку беглых негров, — но всегда она благополучно уходила от преследователей. Бывало, выбившиеся из сил беглецы в отчаянии собирались уже с пол дороги вернуться на плантацию. Пусть их ждут плети, но у них нет мочи идти дальше...
— Тогда я вынимала пистолет, — рассказывала негритянка, — взводила курок и говорила, глядя им в глаза, вот так (Надин стало не по себе — так преобразилось, сделавшись вдруг беспощадным, темное женское лицо): «Или вы пойдете дальше, или навеки останетесь здесь лежать. Мертвый негр всегда молчит». И они шли со мной...
И дальше вела она свою речь, которую слушала Надин с великим вниманием. Такие походы требовали немалых денег, не одного лишь мужества. Для того, чтобы приобретать в дороге пищу и одежду; вознаградить какого-нибудь фермера, с риском для себя решившегося тайно перевезти беглецов, спрятанных на дне повозки, от одного пункта до другого; уплатить за железнодорожный билет — иной раз приходилось ехать и поездом. Деньги приходилось главным образом добывать самой, единственным доступным ей способом — физическим трудом. Она нанималась куда-нибудь на работу, обычно в гостиницу, и таким образом, отказывая себе во всем, сколачивала сумму, дающую возможность затеять новый поход на невольничий Юг.
— Скажи, Моисей, а от нас ты куда их поведешь? — спросила Надин, мельком взглянув на негров, слушавших Моисея с открытыми ртами.
— Следующая станция, мисси, — одна ферма, где живет семья квакеров. А они переправят нас дальше, к другим белым. А те — еще дальше. Так до самых Великих Озер...
Речь у нее оборвалась на полуслове, она застыла не шевелясь, омертвелая, уставясь куда-то странно вдруг остекленевшими глазами. Негры переглянулись с тревожным недоумением.
— Моисей! — позвал Юпитер, но она не откликнулась, не слышала, продолжала сидеть в той же неестественной окаменелости. «Ступор», — подумала Надин, соображая, что же ей предпринять.
— Да, мисси, подземная железная дорога работает, — внезапно опять заговорила негритянка спокойным тоном, как будто ничего сейчас и не произошло. Руки у нее задвигались, глаза вспыхнули прежним живым светом. — Не все белые люди плохие, есть и хорошие, которые нам помогают — кормят, прячут у себя, тайком перевозят от одной станции до другой. Только мало их... Что вы на меня так смотрите, мисси?
— Что с тобой сейчас было? — медленно спросила Надин.
— А что? Ах, да! — Блеснула белизна зубов. — Говорят, это у меня бывает, только я сама не замечаю. Дайте ваш пальчик, добрая мисси. Дайте, не бойтесь.
Она взяла белую слабенькую руку Надин черной, по-мужски крепкой рукой и, приподняв яркий платок, приложила к своей голове. На левой стороне лба, там, где начинались курчавые шерстистые волосы, палец белой женщины нащупал на черепе глубокую вмятину давно зажившей страшной раны.
— Что это у тебя? — почти с испугом спросила Надин.
— Память о детстве, мисси, — сказала негритянка. Сказано было с равнодушным видом, только неуловимо мелькнуло в глубине зрачков что-то недоброе. — Мне было тогда двенадцать лет, и я работала на плантации. Белый надсмотрщик погнался за мальчишкой-негром, чтобы исколотить его до полусмерти. Он крикнул мне: «Задержи его!» А я вместо того чтобы задержать, преградила дорогу белому человеку. Он рассердился, схватил гирю, которая была у него под рукой, и что было силы ударил меня по голове.