И вот теперь он не спеша гулял по городу, а перед ним в сотне шагов впереди шествовал незаметный русский чиновник в зелёном потрёпанном форменном гражданском мундире и чёрной фетровой треугольной шляпе. Вернее, Николай следует за оборванным нищим с большим деревянным посохом, а тот уж, в свою очередь, ведёт этого злополучного чиновника. Вот они уже на базаре, здесь, как нигде, чувствуется азиатский колорит Тифлиса. Муравьёв беззаботной походкой праздношатающегося подошёл к одной из лавок, доставая из кармана коротенькую пузатую трубку. Здесь на низеньких подмостках в остроконечной меховой шапке сидел портной и проворно обшивал обшлага черкески серебряным галуном. Приветливо улыбаясь, он прямо рукой достал из медного большого утюга, стоящего рядом, уголёк и протянул его прохожему. Тот закурил трубку и уселся, по-азиатски поджав ноги, рядом с портным. Белозубый парень, польщённый таким вниманием чисто одетого господина, стал весело болтать на ломаном русском языке, пересыпая свою речь множеством грузинских и татарских словечек. Николай с удовольствием слушал базарные новости и одновременно краем глаза с интересом наблюдал за нищим, который не спеша следовал за чиновником.
Неподалёку от портного работал брадобрей. Прямо у дверей его цирюльни на мостовой, поджав босые ноги, сидел татарин. Рослый парикмахер в засаленном полосатом халате и с волосатыми жилистыми руками проворно водил по его большой, круглой, в мыле голове опасно сверкающей бритвой. Вскоре уже иссиня-выбритая голова клиента мокро заблестела на солнце. Брадобрей невозмутимо вытер её какой-то тряпицей, звонко шлёпнул татарина по его голой, ещё мокрой голове, что-то весело громко проговорил и небрежно повесил грязноватый клочок материи на окошко сушиться. Усмехнувшись, Николай встал и направился к духану, в который только что вошёл чиновник, а нищий остановился у дверей грузинского трактира и, сняв рваную шапку, лениво-гнусавым голосом стал просить милостыню у прохожих. Шагая к духану, штабс-капитан прошёл мимо увешанного пёстрыми пыльными коврами входа в караван-сарай. Навстречу ему попался крепкий муша, носильщик, на широченной спине его преспокойно уместился шкаф, перекрещённый ремнями. По загорелому лицу муши текли струйки пота. Он исподлобья посмотрел на Николая и отступил в сторону, давая дорогу господину. Беспечно попыхивая трубкой, Николай, подходя к духану[18], услышал истошный крик муэдзина с находящегося неподалёку минарета. Правоверных мусульман сзывали на молитву.
Муравьёв с удовольствием уселся на скрипящий старый стул у маленького круглого столика, вытянув усталые пыльные ноги, и стал пить мелкими глотками ароматный кофе, запивая его по восточному обычаю ледяной водой из высокого запотевшего стакана. В противоположном углу дарбази, просторного зала духана, на застеленном коврами невысоком помосте сидели двое купцов-персов и, поглаживая крашенные хной бороды, играли в нарды, изредка с любопытством посматривая на посетителей. Один из купцов был одноглазым, сухоньким человечком со злым выражением на худом бледном лице. Чиновник сидел за столиком у окна. Он мирно пил чай с сахаром вприкуску и не спеша жевал кусочки лаваша, намазывая их сливочным маслом. Делал он это так мирно и незамысловато, с таким простодушным видом поглядывая по сторонам, что Муравьёву даже не верилось в его виновность.