Ольга еще что-то говорила, Денис не слушал. В голове его возник полный сумбур, а в сердце… о сердце лучше и не рассказывать! Еще бы… Все наивные мечты его вдруг разлетелись в прах одним махом. Просто вдребезги. Наверное, оттого и разлетелись, что были такими наивными, прямо по-детски. Леночка ведь, надо отдать ей должное, никакого повода не давала. Это он, Дэн, что-то такое себе нафантазировал… Спрашивается — зачем? А затем, что больно уж понравилась Денису эта утонченно-томная девушка, так понравилась, что…
Ну, и нечего было! Так сказать — на чужой каравай рот не разевай. Так он, Дэн, и не разевал особо-то… разве что — только в мечтах. Как-то раз представил даже, будто Леночка пришла к нему в гости. А у Дениса как раз было жарко натоплено, и гостья быстро скинула с себя свитерок, осталась в одном лишь изысканном кружевном белье… ну, и в рваных джинсиках, которые…
— Э-эй! Ты там заснул, что ли? Может, водки налить?
— А давай, — неожиданно согласился юноша. — Водки так водки. Юрик — составишь компанию?
— Запросто. Оль, ты с нами?
— Да вы что, сдурели — водки? — отмахнулась хозяйка. — Я — вино. Но только после сеанса… Вам, так и быть, налью. Пейте. Только быстро, ага?
Дэну было все равно. После такого вот… нет, не предательства — что же, Леночка его предала, что ли? Подумаешь, замуж выходит. Все правильно, почему бы и нет. Только от чего ж тогда так тошно на душе?
— Ну, давайте уже начнем, — опрокинув стопку, Давыдов махнул рукою.
Ольга вальяжно кивнула, уселась поудобнее, велев всем взяться за руки и закрыть глаза…
— Дух Дениса Давыдова, гусара и поэта, явись!
— А давайте поедем к женщинам! — поворочавшись, предложил Бурцов. — А то тут тюфяк какой-то… точно! Не соломой набит, а старым сеном.
Денис протянул руку, помял матрас товарища и хмыкнул:
— Привередничаешь! Корова бы не отказалась от такого сена, друг Алексей!
Расположившиеся в казарме гусары грохнули смехом. Дэн же прикусил язык — фраза-то была не Дениса Васильевича — его. Из старого советско-финского фильма «За спичками».
— Корова бы точно не отказалась, — расхохотался в ответ Бурцов. — Только мы-то с вами, господа, не коровы… А бычки!
— Бурцов, ёра, забияка, собутыльник дорогой! — тут же выдал Денис. — Ты куда мою гитару дел… бычок?
— Так ведь мы к девам поедем, — Алексей — Алексей Петрович, — тряхнув челкою, рассудил вполне философски. — А им гитара ни к чему! У них — рояль. Вы ведь, друг мой, и на рояле умеете?
— Бренчу помаленьку, — Денис Васильевич отмахнулся и придал лицу самый комичный и смешной вид, который бывает, верно, только у каких-нибудь сутяг или судейских. Состроив уморительную физиономию, почмокал губами и, строго глянув на приятеля, произнес с неким хлюпаньем, отдаленно напоминающим французский прононс:
— Господин ротмистр! Вы игнорировали мой вопрос относительно гитары.
— Гитара, гитара, — под общий хохот отмахнулся Бурцов. — На сеновале, верно, где-то лежит.
— Это ты там для лошадей музицировал?
— Да что там для лошадей! Даме сердца серенады пел. Твои, между прочим. Помнишь? Он — гусар, и не пускает мишурою пыль в глаза; у него, брат, заменяет все диваны — куль овса! Ну, у меня не овес… сено.
— Сено у него, — один из гусаров, князь Сергей Иваныч Пушков — или попросту — Серега — от смеха аж заикал, и случившийся рядом приятель похлопал его ладонью по спине. — Сено, видите ли… ой, не могу… Нет, вы слышали, господа? Право же, слышали?
Денис Васильевич Давыдов поднялся на ноги — молодой двадцатилетний хват, в любой момент готовый к любым подвигам: и к пиитическим, и к боевым, и к любовным. Подкрутил усы, оглядел всех орлиным взором:
— Пардон муа, месье! Так мы едем или так и будем сено жевать? Между прочим, скоро стемнеет.
— Едем! — хором закричали все. — Конечно же, едем, господа.
Даже юный корнет Сашенька Пшесинский — и тот восторженно заорал, поспешно натягивая сапоги, что же говорить о других! На Сашеньку, кстати, Денис сильно рассчитывал: польская пассия господина ротмистра не понимала по-русски ни бельмеса, что же касаемо языка французского — так и с ним дело обстояло не лучше. А Сашенька все же был поляк… хотя бы наполовину.
Пара минут, и гусары уже натянули доломаны, набросили на плечи ментики, надели кивера… Видел бы отец командир, полковник Яков Федорович Ставицкий! То-то уж задал бы жару своим сорвиголовам! Еще бы, по уставу-то ментики-доломаны и прочее полагалось носить в бою и на парадах, в обычной же, мирской, жизни гусару полагался темно-зеленый пехотный вицмундир или темно-зеленый же сюртук с эполетами. Сюртук! Ну какой, мать ити, сюртук, когда к женщинам ехать?