«Из сумрака запущенной квартиры…»
Памяти Ольги Заботкиной, балерины Мариинского (Кировского) театра, актрисы (Катя Татаринова в фильме «Два капитана»)
Из сумрака запущенной квартиры,
Сквозь зеркала, сквозь стены, сквозь гардины
Он проступает – призрак, образ, дух
Той женщины – красавицы, танцорки,
Которой и партеры, и галёрки
Рукоплескали, не жалея рук.
В балетной стати, в чуть лукавом взгляде,
В испанском ли, в цыганском ли наряде —
Но всё же петербурженка во всём,
То сдержана, то вспыльчива, то вздорна.
И тайно кровь барона Бенкендорфа
Блуждала в ней и жгла своим огнём.
Наследница изысканных портретов,
Детдомовка, блокадница, балетом
Лишённая тепла, одна, как перст,
Она в любви искала лишь защиты.
Её мужчины были знамениты,
И каждый для неё был – тяжкий крест.
А может, всё же крылась в том причина,
Что с ней жесток был любящий мужчина
Затем, что он не понимал одно
И гневался на женщину напрасно:
Бывает так, что красота бесстрастна,
А разбудить – не всякому дано.
«Всю жизнь – как по лезвию бритвы…»
Памяти Риммы Казаковой
Всю жизнь – как по лезвию бритвы.
Назад отводя локотки,
Ломала привычные ритмы,
Ловила движенье строки.
И в страстном сражении с ложью,
Её угадав за версту,
Одна, без страховки, без лонжи
Искала свою высоту.
И жизнь свою неудержимо
Сжигала, пока не сожгла.
Любима была, нелюбима.
Но главное всё же – была.
Но главное – не изменила
Ни сути, ни цели своей.
И всех, кто обидел, – простила.
И всё раздала из вещей.
И там, у Святого порога,
От плоти освобождена,
– Грешна ли? – услышав от Бога,
Покорно ответит: – Грешна.
И прежде, чем снова вернётся,
Иные освоит пути.
А нам ещё только придётся
Всё это однажды пройти.
А нам ещё словом и взглядом
Искать на земле её след
И видеть, и чувствовать рядом
Живой и немеркнущий свет
«Иным елей на сердце – гром оваций…»
Памяти Беллы Ахмадулиной
Иным елей на сердце – гром оваций.
Другим – в тиши плетение словес.
Но как стихам без голоса остаться,
Серебряного голоса небес?
Без – льдинкою царапавшего горло…
Без – тело распрямлявшего в струну…
Как он звучал торжественно и горько —
Я ни один с ним голос не сравню.
В нем были беззащитность и отвага,
И плачу я, наверно, оттого,
Что – вот стихи. Их стережёт бумага.
Но голос, голос! – не вернуть его.
«Скупей улыбки, встречи реже…»
Тамаре Жирмунской
Скупей улыбки, встречи реже,
Но всё же в сокровенный час
В кругу ровесников мы те же
И те же голоса у нас.
Мы пьём неспешными глотками
За то, что снова мы не врозь,
За лучшее, что было с нами,
За тайное, что не сбылось.
И блещут тосты, строки, взгляды,
И смех взрывается, звеня…
Лишь зажигать огня не надо.
Не надо зажигать огня.
Шестнадцать лет
Даниэлле
О это превращенье вечное:
Ещё не сброшен детства кокон,
Но бабочкой трепещет женщина
Во взгляде, в том, как вьётся локон.
Ещё и замкнутость и скованность,
И грусть, порой неодолимая,
Но видится сквозь замурованность
Та грация неповторимая,
Перед которой снег молитвенно
На землю падает усталую
И прикрывает нежно рытвины
Там, где её стопа ступала бы.
И я стою смущённо около,
И я смотрю, заворожённая,
Как крылья, влажные от кокона,
Расправленные, напряжённые,
Вот-вот свободою наполнятся,
Подхватятся её потоками,
И небом трепет их запомнится,
И звёздами, от нас далёкими.