— Мы не шли мы стремились, — наш ответ, встретился дружным хохотом. Мы поняли — все в порядке, мы дома!
К середине августа стала заметно портиться летняя погода. Все чаще стал дуть неприятный холодный ветер, небо затянуло мощными темно–серыми облаками, вода в ведрах к утру покрывалась тонким ледком. Через неделю ночью все завалило снегом, земля достаточно остыла и было похоже, что он уже не растает. Лошади, носившие на себе все наше снаряжение, продукты и геологические образцы лишились подножного корма, они не были способны копытить (добывать траву из под снега), как это делают полудикие якутские кони. Они стали худеть буквально на глазах, превращаясь в скелеты обтянутые кожей. Овес они перестали есть на третий день. По соглашению с совхозом, в котором мы брали лошадей в аренду, в случае экстремальной ситуации мы имели право на их отстрел ввиду не возможности вернуть из–за дальности расстояния нашего района работ или какой–то другой причины. За два сезона работы с этими прекрасными, послушными и мудрыми животными мы очень сильно к ним привязались, и естественно не у кого не могла подняться рука, чтобы их стрелять. С другой стороны было мучительно больно и не менее жестоко наблюдать их угасание. По плану экспедиции, разработанному и принятому еще весной мы должны были к концу сентября подойти с работой довольно близко к совхозу, сдать там лошадей и заказать вертолет для выброски экспедиции из района, где находилась наша база.
Теперь же мы находились почти в 250 километрах от совхоза. Это не никак не меньше недели перехода при отсутствии каких–либо препятствий и случайностей в дороге. Я внимательно изучил карту. Главные трудности составляли первые два дня пути по высокогорью с двумя перевалами и широкая река, которая должна была появиться на четвертый–пятый день перехода. В то же время в долине этой реки будет много травы для лошадей и не должно быть снега. Риск потерять лошадей в предстоящие первые три–четыре дня перехода был велик, но и был шанс вывести их к траве и дать им отъесться и пару дней отдохнуть. Оставлять их здесь, значит обрекать на верную гибель. Я предложил свой план перегона и возможного спасения лошадей на обсуждение всему отряду. Обсуждение было эмоциональным, очень коротким, а его заключение радостным и облегчительным. К вечеру все необходимое для перегона было собрано и надежно упаковано. Утро добавило еще снега, но не отменило нашей решимости идти в перегон. Сообща мы собрали караван, распределив по минимуму груз на более «упитанных» и сильных лошадей связали их в связки по четыре и под прощальные тревожные взгляды скрылись с каюром в густо падающем снегу. Сначала кони шли очень трудно. Они три дня до этого практически не перемещались или, сгрудившись в кучку, стояли, понуро опустив головы или лежали, подрагивая от холода. К обеду к нашей радости немного поели овса и стали шагать более уверенно. На ночлег мы решили немного спуститься в небольшой ручей, чтобы наискать хоть какой–нибудь травы. За пару часов нам удалось выковырять из–под снега, которого здесь было немного меньше, по небольшой охапке для каждого лошака. После травы они с большей охотой принялись за овес. Мы с каюром пободрели и принялись готовить ужин себе. Тут нас ждала большая неожиданность, мы не смогли найти соль. Когда мы собирались, то все упаковывали в непромокаемые пакеты, так как стояла сырая погода и предстояла переправа через реку. Особо тщательно упаковали соль и отложили ее в сторонку на полке в складской палатке. Этот пакет так и остался там лежать. Рисовую кашу без соли есть было почти невозможно, даже после добавления в нее целой банки сгущенки. Мы чуть–чуть приуныли. У нас было четыре небольших банки говяжьей тушенки и литровая банки рассольника. Было принято решение: на завтрак банка говядины с галетами и чай, в обед чай опять же с галетами, а на ужин… по добытой куропатке, сваренной в рассольнике. Кастрюльку с рассольником необходимо было беречь как зеницу ока и везти ее намертво упакованную на привьюке самой спокойной коняге. К обеду четвертого дня при прохождении болота почти все лошади свалились, мы их толкали, тянули веревками через плечо, но сил поднять их у нас не было. Один мерин и что удивительно беременная кобыла остались стоять на ногах. Мы чуть не плача от жалости и досады уселись перекурить на кочки, не зная что предпринять. Через некоторое время кобыла медленно поковыляла к ближайшим кустам, мерин пошел за ней. Лежавшие кони тревожно заржали и стали дергаться в болотной жиже. Мы поняли, что они хотят, но не могут подняться, чтобы следовать за своими собратьями по каравану. Решение пришло неожиданно. Мы поймали мерина, привязали к его седлу по бокам широкие и прочные подпруги и стали с его помощью вытягивать из болота остальных лошадей. И это нам удалось хоть и с большим трудом. После того, как и мы, и наши спасенные лошадиные силы отдышались, мы по кобыльим следам медленно пошли в кусты. Нашему удивлению не было границ! Под кобылой стоял жеребенок и сосал ее грудь! Между кустами проступала невысокая трава. Мы решили в этот день дальше не идти и дать всем отдохнуть. Мы не стали путать уставших и обессиленных лошадей, да они и не ушли бы далеко от хоть хиленькой, но все–таки еды. Я пошел добывать куропаток, а каюр стал разводить костер и ставить палатку.