— Ты к Индей-царю не ходи. Он тебе ничего не даст, все цари за буржуев, а ты бедняк…
Мустай снял с себя рвань и стал натягивать на голое тело вместо рубашки мешок с дырками для рук.
Илюша не мог спокойно смотреть на это. Не сознавая, что делает, снял с себя дедушкин пиджак и отдал Мустаю.
— Возьми… — Снял лапти и тоже отдал: — Надень, а то у тебя ноги больные. Я завтра сухарей принесу. А если будешь в городе, спроси дядю Колю Азарова, он голодающим помогает.
— Серавно, — устало отозвался Мустай.
Илюша вернулся к Михеичу без пожарной куртки и лаптей. Старик нахмурился:
— Лихо тебе придется, когда бабка узнает…
Предсказания Михеича сбылись. Едва Илюша переступил порог, бабушка обратила внимание на босые ноги мальчика. Не было на нем и дедовой куртки.
— Где пинжак?.. — испуганно спросила она. — Чего молчишь? Рот зашили?
Еще в бору, по совету Михеича, Илюша нарезал березовых веников, чтобы задобрить бабушку. Но она от ярости ничего не видела.
На ее громкий крик из сарая вышел дедушка с топором в руке.
— Говори, окаянный, потерял пинжак? — допытывалась бабушка.
Илюша положил на лавку веники. Обида сжимала сердце: помог голодающим, а его за это ругают. Дядя Коля Азаров похвалил бы. Он даже за украденный хлеб не упрекал. Им пиджак дороже человека.
— Возвращайся в бор и не приходи домой, пока не найдешь пиджак, — сказала тетя Лиза.
— Я его не терял.
— А где он?
— Отдал мальчику… голодающему.
Мать и дочь переглянулись. Тетя Лиза не могла найти слов, чтобы выразить возмущение.
Какое ты имел право отдать чужую вещь? Ты наживал ее?
— У них мальчик от голода умирал, а у старшего рубашки вовсе не было.
— Ишь, жалостник выискался!.. Забыл, как сам пришел к нам весь во вшах?
— Зачем ему помнить? — ответила за Илюшу бабушка. — Чужое добро не жалко! Нет, ты, паршивец, сперва наживи, а потом раздавай!
— Им жить негде, они бедные, — проговорил Илюша, готовый расплакаться.
— А ты богатый? Самого из жалости взяли в дом. Довольно, кончилось мое терпение! Уходи из дому, и чтобы твоей ноги здесь не было!.. Чего глаза вытаращил? Проваливай! — И бабушка ударом ноги открыла калитку.
Глава тринадцатая
ЧЕРНОЕ ЛЕТО
Илюша стоял за воротами, не зная, куда идти. На улице, погруженной в сумерки, слышались детские голоса; как видно, ребята играли в жмурки. Грубоватый Варькин голос громко считал:
Конечно же, надо вызвать Степу и посоветоваться с ним. Его дом виднелся на пустынной улице неясной громадой. За ставнями было темно и тихо. Приподнявшись на цыпочки, Илюша негромко постучал в ставню. Некоторое время никто не отзывался, потом со двора послышался недовольный голос Степы:
— Кто стучит?
— Это я, открой.
Звякнула щеколда. Илюша увидел в щелку удивленное лицо товарища.
— Гулять хочешь? — спросил Степа.
— Нет. Я ухожу совсем.
— Куда?
— Не знаю… Меня из дому выгнали.
Степа открыл калитку и вышел на улицу. Они сели на лавочку и задумались.
— Куда же ты пойдешь ночью?
— Где-нибудь подожду до утра, а потом поеду брата искать.
— А деньги на дорогу есть?
Илюша отрицательно покачал головой.
— На что же ты билет купишь? Посиди-ка, у меня есть немного, сейчас вынесу.
Ожидая друга, Илюша напряженно всматривался в запоздалых прохожих. Он представлял себе, как огорчится дядя Петя, когда узнает; наверно, побежит искать его, разбудит Михеича, к Азаровым пойдет…
Вернулся Степа, нащупал в темноте руку товарища и сунул в нее свернутые трубкой деньги, потом достал из-за пазухи кусок хлеба и две сырые картошки.
— Спрячь. Это я у крестной взял, она не обедняет из-за двух картошек. А деньги мои, на свечках экономил, так что не стесняйся.