В условиях социально-политической напряженности в июле 1917 г. рождается военное правительство в Гуанчжоу. Сунь Ятсена, возглавившего это правительство и поставившего перед собой благородные цели восстановления конституции, окружали не только преданные ему и его идеям люди, но и сонм милитаристов-авантюристов, продажных бюрократов.
В условиях военного давления с Севера Сунь Ятсен вынужден был в сотрудничестве с южными милитаристами создать войска, находившиеся в непосредственном подчинении военного правительства. Основой правительственных войск стала Гуандунская армия.
Каждый военный губернатор — дуцзюнь — располагал своим собственным войском, которое содержалось на средства, выжимаемые из крестьянства. Армии дуцзюней пополнялись за счет огромной массы бездомных люмпенов, бродивших по стране в поисках горстки риса и крыши над головой. Разоренные крестьяне, пауперы, объединялись в бандитские шайки. Города жили под страхом грабежей; насилия на дорогах, в домах становились обычным делом.
Гуандунская армия пополнялась из тех же «резервов», что и армии дуцзюней, и была далека от того, чтобы стать ядром действительно революционной армии. Во главе Гуандунской армии стал милитарист Чэнь Цзюнмин. В оценках, которые давал Чан Кайши Чэнь Цзюнмину, проявилась не просто личная антипатия к нему как к человеку. Чан Кайши скорее всего видел в нем сильного соперника.
Самым главным, определяющим отношения между Чан Кайши и командующим Гуандунской армией стала укоренившаяся среди милитаристов традиция приближать к себе выходцев из родной провинции. Гуандунцы составляли большую часть личного состава армии. Войска Чэнь Цзюнмина входили в Гуанчжоу с лозунгом «Гуандун для гуандунцев». Как человек служит, для карьеры ровно ничего не значило. Даже будь Чан Кайши гениальным, трудись он денно и нощно на Чэнь Цзюнмина, как говорили его соотечественники, «изображай для генерала вола или лошадь»— все было напрасным. Чан Кайши жаловался, что слишком трудно провести какие-либо реформы для повышения боеспособности армии, любые его предложения блокировались. На своем посту в Гуандунской армии Чан Кайши пробыл недолго. Гуансийская клика милитаристов взяла верх над сторонниками Гоминьдана. Весной 1918 г. Сунь Ятсен оказался отстраненным от власти и уехал в Шанхай. Чан Кайши снова в Шанхае. Осенью 1918 г. закончилась война в Европе. Шанхай переполняли иностранные бизнесмены. Китайцы уже услышали об Октябрьской революции в России, ощутили ее дыхание. Пеструю картину дополнили новые пришельцы с Севера — русские белогвардейцы. Беглецы, разбросанные революционной бурей в России, пересекая Сибирь, двигались к Владивостоку и Харбину, а затем стекались в Шанхай.
Шанхай, как и Гуанчжоу, и Тяньцзинь, в отличие от старых китайских городов, приобрел к началу века новые черты. Рост, хотя и слабый, промышленности умножал здесь ряды рабочего класса, усугублялось социальное расслоение, набирал силу национальный капитал. Рабочий класс растворялся в массе люмпенских элементов — кули, безработных, нищих и т. п. Едва сводившие концы с концами мелкие собственники — кустари, цеховые ремесленники, подмастерья, торговцы, владельцы убогих мастерских, чиновники — представляли многоликую массу городского населения. Именно эти группы становились той социальной почвой, на которой вызревали семена будущих выступлений против иностранных сдьяволов». Прорастанию этих семян способствовал и революционный взрыв в России. Наличие внешнего, общего врага стимулировало тенденции к временному сближению большей части элиты с «низами», что впоследствии благоприятствовало осуществлению концепции единого фронта.
Новое поколение китайских революционеров формировалось, судя по трудам иных западных авторов, лишь под воздействием жестокой политики Японии, в частности захвата японцами провинции Шаньдун, унизительных для Китая условий Парижского мирного договора. Это, однако, не вся правда. Известия об октябрьских событиях в России, о первых проникнутых интернациональным духом внешнеполитических шагах Советской власти не могли не сказаться на формировании демократических сил в китайском обществе. Появился новый, достаточно мощный стимул для пропаганды в Китае марксизма. Пропагандисты марксизма Ли Дачжао и Чэнь Дусю, классик китайской литературы Лу Синь все громче поднимали свой голос в защиту идей демократии и национальной независимости.
В этот период Сунь Ятсен и объединившиеся в китайской революционной партии его соратники делали ставку на мускулы в борьбе с противостоящими им милитаристами, искали сильных союзников среди военщины на Юге.