С древних времен в Китае связывали свалившиеся на голову простолюдина несчастья с женщиной, нередко во время стихийных бедствий в жертву приносились девочки из многодетных семей. Да и в обычае перевязывать у девочек с детства ступни была заложена идея неравноправного положения женщины в китайском обществе. Мать Мэйлин физически тяжело переносила перевязку ступней в детстве и поэтому решила не подвергать свою дочь подобной пытке. Семья Сун избавила своих дочерей от мучительной процедуры.
Цинлин продолжала поддерживать контакты с семьей, но не могла принять политику гоминьдановских генералов. Во время бракосочетания своей сестры Цинлин, как и Цзян Цзинго, находилась в Советском Союзе. Они обратились к своему родственнику со словами глубокого осуждения. Семнадцатилетний Цзян Цзинго оказался в первых рядах движения, заклеймившего жестокое отношение гоминьдановцев к коммунистам, профсоюзным организациям Китая.
Читатели, открыв номер «Правды» от 21 апреля 1927 г., познакомились с письмом Цзян Цзинго к отцу. Сын писал:
«Кайши! Я думаю, ты не послушаешь того, что я буду говорить, не захочешь читать это письмо, но я пишу последнее тебе письмо, мне все равно, прочтешь ты или нет.
Сегодня я хочу повторить твои слова, помнишь, ты писал мне: «Я знаю только революцию и готов умереть за нее». Я отвечу тебе теперь: я знаю только революцию и больше не знаю тебя как отца.
Я не могу понять, почему ты раньше говорил мне о необходимости борьбы пролетариата и ты хотел меня сделать революционером. Твои прошлые поступки обратны с нынешними действиями. Но я сделал то, что ты говорил мне раньше. Я стал революционером. И поэтому я твой враг. Ты расстрелял в Шанхае рабочих. Конечно, буржуазия во всем мире будет хлопать тебе: «Молодец, Чан Кайши!» Ты получишь и деньги от империалистов. Но не забывай, что есть и пролетариат. Он тоже во всем мире откликнулся на твое предательство. Московские рабочие считают шанхайских рабочих братьями. То, что ты сделал, они считают расстрелом своих братьев. В Москве были демонстрации и собрания, посвященные твоему предательству. И единственным лозунгом собраний был лозунг «Долой Чан Кайши!».
Ты использовал переворот и сделался героем. Но победа твоя временна и непрочна. Чан Кайши, честное слово, коммунисты с каждым днем крепнут силами для будущей борьбы. Извини, пожалуйста, но мы легко разделаемся с тобой. Борясь с капиталистами, убрать с дороги тебя, их пешку, не так трудно!»
Сын отказался от отца. Сун Цинлин отвергла предложение своей сестры возвратиться в Китай — ее приезд мог быть использован для повышения авторитета Гоминьдана.
Чан Кайши вернулся к власти в январе 1928 г. Он быстро убедился в беспомощности своих соратников обеспечить финансовую базу для деятельности правительства. До своей отставки, весной и летом 1927 г., Чан Кайши расходовал на военные цели более 20 млн юаней в месяц. Никто из гоминьдановских деятелей, даже пользующийся авторитетом своего отца Сунь Фо, не мог похвастаться такой кредитоспособностью, как это делал Чан Кайши. С января 1928 г. шанхайские бизнесмены начинают проявлять повышенную нервозность, так как Чан Кайши обязал министра финансов, теперь уже своего родственника Сун Цзывэня, добывать каждые пять дней по 1,6 млн юаней. Этому, как и раньше, должна была способствовать мафия. Снова прокатилась волна насилий. Трудные времена для шанхайских толстосумов продолжались вплоть до взятия гоминьдановскими войсками Пекина.
Резиденцией нового правительства стал Нанкин.
Старейший город Китая, в прошлом одна из величайших столиц мира, поражал огромной стеной — самой длинной из всех городских стен в мире — 40 км, высотой 12–14 м, толщиной до 30 м. Строительство стены, по сведениям путешественников, потребовало в семь раз больше объема каменных работ, нежели сооружение величайшей из египетских пирамид. Внутри город пересекала поперечная стена, издавна отделявшая ханьское население от маньчжурского. Стены не спасали жителей от нападавших. Город не раз превращался в развалины и, как феникс из пепла, возрождался вновь. Всюду были многочисленные кумирни, триумфальные арки. На северо-востоке возвышалась священная гора Чжуншань. На горе, согласно сохранившемуся мифу, обитал дух Чжулун — дракон со свечой. Дух, имевший лицо человека, тело змеи, красную кожу и гигантских размеров рост. Лишь только Чжулун приоткрывал глаза, как в мире наступал день, если глаза были закрыты, то царила ночь. Множество бед и даров, на которые не скупилась природа, связывалось с Чжулуном. Но не присутствие дракона привлекало Чан Кайши.