— Волков, Наталка, бояться — в лес не ходить! Всё время по краешку ходим, да мы — осторожные, не упадём. А если и упадём, то с пользой, верно? Такое уж наше дело.
— Конечно, но и пустой риск — не доблесть. Жандармы сейчас как собаки злые, и шпиков разных развелось, что блох на барбосе.
— Ништо! — засмеялся Сергей. — Мы и сами с усами. А вот насчёт риска, так ты в первую очередь и рискуешь напрасно: по всему дому большевистская газета раскидана — находка для любого доносчика.
— Это Борис чего-то подбирал, разворошил всё, — сказала Наташа и прислушалась. — Вот, кажется, он и сам.
Вошёл невысокий широкоплечий человек в промасленной спецовке и смятой кепке, косо сидевшей на спутанных волосах. Усталый взгляд его сразу же сменился радостным, как только он увидел гостя.
— А-а-а, Серёга! Здорово, друг сердечный, таракан запечный! Ты погоди, погоди, я весь в мазуте! Вот ополоснусь малость, тогда и похристосуемся… А ну, хозяйка, горяченькой водички мне по случаю приезда дорогого шурина!
Умывшись и переодевшись, Борис Петрович вышел к столу, на который Наташа уже поставила наваристый украинский борт, тарелку с малосольными огурчиками и другую нехитрую снедь. На её вопросительный взгляд Борис Петрович сказал с некоторым сожалением:
— Надо бы… Да уж ладно, в другой раз, гость не обессудит — свои как-никак человек. Запасов дома не держим, а бежать в лавку не стоит, борщ остынет. Давай, Серёга, наваливайся!
После обеда, свернув толстенную махорочную самокрутку, Борис Петрович сказал:
— Рассказывай, что там у вас приключилось, зачем срочный вызов понадобился.
Сергей помолчал, собираясь с мыслями, машинально следя, как Наташа убирает посуду.
— Дело такое, Борис Петрович… Как ты знаешь, Марыйская организация меня к дайханам направила. Язык туркменский я, конечно, знаю, обычаи, законы всякие тоже знаю. Даже несколько стихов Махтумкули на память выучил для более образованной, так сказать, агитации. Однако работать нелегко, намного сложнее против городского населения. Народ, понимаешь ты, больно уж тёмный. Сто лет муллы да ишаны вдалбливали ему разные «правила жизни», веками твердили о покорности да послушании. Попробуй вышиби всё это! Горькими слезами плачут, в нищете гибнут, а всё на судьбу да на аллаха ссылаются. Станешь такому говорить: «Работаешь ты много, хорошо работаешь, а халат на тебе рваный и детишки твои голодные. Почему? Потому что плодами твоих трудов бай пользуется, который не работает. Правильно это? А он отвечает: «Всё по воле аллаха». Причём тут аллах! Что ты заработал, то твоё, сам пользуйся. Ты ведь блоху убиваешь, если она тебя кусает, а бай — та же блоха, тоже ведь кровь твою пьёт. Почему ты не возмутишься? А он тебе: «Так всегда было. Так отцы наши и деды жили». Да шут с ним, что отцы! Ты-то так не должен жить!
Сергей говорил горячо, блестя глазами. Борис Петрович спокойно посасывал самокрутку. Наташа сидела пригорюнившись, опершись щекой на руку. За окном сумерки накапливали густую синеву, готовую каждую минуту превратиться в черноту ночи.
— Работать трудно, — продолжал Сергей, — но нам помогает сама обстановка. Есть среди туркмен люди, на которых можно опереться. В первую очередь это, конечно, батраки, те, кто не имеет собственного надела и вынужден всё время продавать свой труд. Они меньше других цепляются за обычаи, им легче доказать, что чёрное — это именно чёрное и что не обязательно родившемуся в чатме[2] всю жизнь ходить в рваном халате и дрожать от байских окриков. Есть и такие, которые силой обстоятельств поставлены как бы вне закона. То есть они, конечно, честные, хорошие люди, но жизнь довела их до того, что они не выдержали и взялись за оружие. С такими тоже легко говорить. Когда такому объясняешь, что есть, мол, путь, который приведёт к свободе, к равноправию и хорошей жизни, он сразу загорается: «Где этот путь? Покажи!» В общем, кому меньше терять, тот меньше держится за это малое. На таких людей мы должны делать ставку в первую очередь.
— Ты зачем объясняешь мне все эти азы? — Борис Петрович, скрипнув стулом, повернулся к Сергею. — Или думаешь, что я этого без тебя не знаю? Ты дело говори, зачем приехал. А всю эту политграмоту своим дайханам лучше расскажешь.
— Я уже подошёл к делу, Борис Петрович… Просто хотел напомнить, что нам дорог каждый человек из туркмен, который может стать нашим активным помощником.
— Это мне, между прочим, тоже известно.
— А это тебе, Борис Петрович, известно?! — И Сергей рассказал историю семьи Мурада-аги, историю Берды и Аллака. Говорил он долго, иногда повторялся, но его слушали внимательно, не перебивая. И только когда он кончил, Борис Петрович крякнул и полез в карман за кисетом, а Наташа тяжело вздохнула: