– Не сюда, – выдохнул Кристофер и понесся обратно так быстро, что я едва поспевал за ним.
В той стороне в конце вестибюля находилась дверь. Кристофер с грохотом влетел в нее, попав в просторную комнату, где резко остановился рядом с грудой диванов и кресел, задрапированных чехлами. В больших окнах виднелся заросший сорняками сад. Сорняки поливал дождь. На стене слева были еще окна с видом на другие сорняки, в углу стояла арфа или что-то вроде того, а у стены справа – только большой пустой камин.
– Не здесь, – расстроенно произнес Кристофер.
Я едва успел сфотографировать арфу, когда он снова сорвался с места – обратно туда, откуда мы пришли: к вестибюлю и лестнице.
– Кажется, я видел дверь, – раздался его голос на расстоянии. – А, да.
Дверь обнаружилась за лестницей. Кристофер открыл ее и ворвался внутрь раньше, чем я успел догнать его, а когда догнал, он уже медленно и осторожно двигался по темному каменному коридору. По бокам располагалось по двери, и еще одна – в конце. Дверь справа была открыта, и мы увидели, что это нечто вроде большой раздевалки с рядом пыльных ботинок на полу, несколькими перепачканными сажей пальто на вешалках и затянутым паутиной окном, выходившим на мокрый лес. Кристофер сердито фыркнул и отодвинул меня, чтобы открыть дверь на противоположной стороне. Это была столовая, такая же заброшенная и пыльная, как раздевалка, и ее окна выходили на заросший сад.
Кристофер выразил свои чувства, захлопнув эту дверь, прежде чем я успел сфотографировать. И бросился к двери в конце коридора.
За ней обнаружились кухни – два довольно уютных помещения с креслами-качалками, большими натертыми столами и плитой в более дальней кухне. А за ней находилась буфетная, выходившая в дождливый двор, заставленный красными полуразвалившимися навесами. Теперь даже Кристофер вынужден был признать, что этот дом гораздо, гораздо меньше места с двойной лестницей.
– Не понимаю! – воскликнул он, с несчастным видом стоя возле стола во второй кухне. – Я не почувствовал никаких изменений. А ты?
У него было такое лицо, словно он сейчас заплачет.
Хотел бы я, чтобы он говорил потише. Здесь присутствовали явные признаки того, что в этой кухне недавно кто-то был. От плиты исходило тепло, а в одном из кресел-качалок лежал мешок с вязанием. Я видел крошки на столе и какой-то журнал, как если бы кто-то читал за завтраком.
– Возможно, изменение произошло, пока ты перекрикивался с Милли, – произнес я очень тихо, надеясь, что Кристофер поймет намек.
Он обвел взглядом плиту, вязание и стол.
– Должно быть, сюда Милли приходит есть, – сказал он. – Грант, останься здесь на случай, если она появится. Я поднимусь обратно по лестнице посмотреть нет ли ее где-нибудь там.
– Милли увлекается вязанием? – спросил я, но к этому моменту он уже умчался и не слышал меня.
Я вздохнул и сел на стул рядом со столом. Даже если Кристофер отказывался понимать, мне было ясно, что на последней спирали две лестницы каким-то образом разделились. Милли, должно быть, спустилась в месте настолько же отличающимся от этого дома, как деревянная башня от Столлери. И мне не нравился этот дом. Здесь жили люди. Они оставили после себя мебель, одежду и вязание и в любое мгновение могли вернуться и обвинить меня в незаконном проникновении на чужую территорию. Я не имел ни малейшего представления, что тогда говорить. Может, спросить не видели ли они Милли?
Чтобы не слишком нервничать, пока жду Кристофера, я притянул к себе журнал и полистал его. Он был ужасно странным – таким странным, что заворожил меня. На самом деле, таким странным, что я не удивился, обнаружив дату: «Февраль, 1399 год». Он не мог быть настолько старым. Он пах свежей краской и был напечатан на плотной ворсистой бумаге странным вылинявшим красно-синим шрифтом, теми круглыми простыми буквами, которые бывают в книгах для дошкольников. Он назывался «Еженедельный сплетник». В нем совершенно отсутствовали фотографии или реклама, и он был полон длинных статей с названиями вроде «От отрепья к богачам», или «Испорченный медовый месяц певца», или «Скандал в Азиатском банке». Каждую статью иллюстрировали рисунки. Я ни разу в жизни не видел настолько плохих рисунков. Они были так плохи, что большинство из них скорее напоминали карикатуры, хотя художник использовал множество красных и синих оттенков, пытаясь сделать рисунки похожими на настоящих людей. Однако что было действительно странно: половина из них походила на известных мне людей. Леди в начале «От отрепья к богачам» почти могла быть Дейзи Болджер, а один из рисунков к банковскому скандалу выглядел в точности, как дядя Альфред. Но, должно быть, причина просто в том, что они плохо нарисованы. Я посмотрел на большую картинку рядом со статьей под названием «Королевская хроника», и она выглядела в точности как наш король, вот только подпись гласила: «Принц Альпенхольма». Один из придворных, кланяющихся ему, почти мог быть мистером Хьюго.