Воздух продолжал звенеть от множества голосов, обвинявших Киринна, звучавших все громче и требовательнее.
— Я не буду требовать долг за смерть дочери, — повторял Киринн опять и опять.
Белые волки угрожали и уговаривали, как будто им действительно нужен был какой-то благородный повод пойти против волков черных. Наконец упавшая за очередными словами Киринна тишина показалась Мидиру колкой, ледяной и еще более угрожающей.
— Джаретт не должен… — начал кто-то, но начальник замковой стражи перебил говорящего, чего на памяти Мидира не случалось ни разу.
— Я не буду обсуждать, что должен или не должен делать наш король. Вы, кажется, забыли в силу своей молодости, что именно Джаретт смог сковать Словом наш мир, остановить взбунтовавшиеся от наших распрей Светлые земли. Вы, кажется, забыли все, что давали присягу — ему, Джаретту Великолепному, нашему королю.
— Но войны не перестали… — вклинился все тот же голос.
— Войны никогда не перестанут, покуда в этом мире остается хоть кто-то живой. Зато их стало гораздо меньше, чем раньше.
— Он убил Касса!
— В честном поединке, — парировал Киринн. — Касс сам вызвал его, усомнившись в праве на трон. Это было его право, как и право Джаретта — убить на дуэли.
«К фомор-р-рам эти дуэр-р-ри», — в который раз подумал Мидир, не припоминая никакого-такого Касса. Может, идея запретить их хотя бы в Черном замке не так уж плоха?
— Джаретт мог спасти Олли! — обвиняюще указала почему-то на Киринна чья-то рука. Женская рука, как смог увидеть Мидир. К руке прилагалось лицо, красивое, тонкое, искаженное сильными чувствами и отталкивающее сейчас настолько, что Мидир предпочел отвернуться.
— Мог. Если бы оказался в нужное время в нужном месте. Джаретт прибыл тогда, когда нить ее жизни уже остыла. Может, напомнить вам, что по остывшей нити в наш мир может заглянуть сам мир теней и утянуть за собой все живое?! Я повторяю, хватит! Хватит распрей у смертного одра моей дочери. Она — не повод для бунта. Только для скорби, — голос Киринна дрогнул.
— Я много раз говорила с тобой, но вижу, все без толку. Тогда, мой бывший супруг, — с ненавистью в голосе произнесла та же волчица, — ты изгнан из клана белых волков. Не смей больше переступать порог моего дома!
— Это твое право, Лессия, — склонил голову Киринн. — Хоть я очень сожалею об этом, но решения своего не поменяю. Вы не понимаете, что все распри внутри нашего Дома только играют на руку его врагам!
Ши зашептались, зашушукались, потом закивали. Мидир поежился. Что может быть хуже, чем лишиться своей семьи? Даже Мэрвина, уж на что он скучный, второй принц не хотел бы лишаться.
— Глупые, ничего не значащие слова! Каков король, таков и Дом! Даже смерть дочери — по вине твоего короля! — не открыла тебе глаза! Этот… — женщина поперхнулась словами.
— Я услышал все, что хотел, и все, что вы могли мне сказать. Этого достаточно, — твердо произнес Киринн и двинулся в сторону выхода, держа на одной руке Мидира, а другую опустив на навершие меча: ему, как начальнику стражи, дозволялось не расставаться с мечом нигде в пределах волчьих владений.
Два волка перегородили ему дорогу, посмотрели на Лессию, та коротко кивнула. Стражи отошли, и Лессия приблизилась к телу дочери.
— Я похороню нашу малышку в горах без тебя, — обращаясь к Киринну, но продолжая смотреть на Олли, выговорила Лессия. — Не вздумай приходить прощаться.
— Как тебе будет угодно, Лесси, — ответил Киринн уже в дверях, сильнее прижимая к себе Мидира.
— И не называй меня так! Никогда больше!.. — прилетело вслед уходящим еще более зло.
Тягостное молчание окутало фигуру уходящего Киринна, опустилось плащом, как будто весь его клан в едином движении осуждал нерадивого сына. Мидиру было знакомо это чувство, поэтому второй принц прижался к доспехам, обхватил большого волка за шею и зашептал на ухо.
— А пошр-р-ри отсюда, а, Кир-р-ринн? Они очень гр-р-рупые вещи говор-р-рят, зр-р-рые и гр-р-рупые. Я бы их покусар-р-р!
— Благородное намерение, мой уважаемый волчонок, хотя несколько запоздавшее, кусать их надо было раньше, пока они пешком под стол заходить могли, теперь ничего не исправишь, как ни бейся, — говорил Киринн вроде с Мидиром, больше не с кем было, но обращался словно к себе.
Пришлось потрепать его еще по волосам, чтобы сосредоточился где был, а не куда его там унесло.
— Ты пр-р-равир-р-рьно им все сказар-р-р, я ср-р-рышар-р-р!
— А лучше бы не слышал, — Киринн посмотрел Мидиру прямо в глаза, одним этим взглядом порождая стыд. — Мой уважаемый волчонок, что вы тут забыли, а? Не стыдно преследовать взрослых с их взрослыми жестокими делами? Подслушивать и подглядывать что-то, не предназначающееся для маленьких мохнатых ушей?