После завтрака день покатился своим чередом, события вчерашней ночи все больше отдавали сном, жутким, нереальным, но поэтому страшным только в тенях. Белых волков в замке тоже не было видно, Мидир вовсе расслабился, находя, что жизнь почти не изменилась, как была удобной, приятной и привычной, так и осталась.
Все опять изменилось к вечеру, когда Мидир искренне почти забыл, что изменения действительно были. Разговор за ужином перетекал от политики к политике, отец с Мэрвином обсуждали опасности объединения Леса с Камнем, потом припомнили распри внутри собственного Дома, тут-то и всплыли снова белые волки.
— Им стоит напомнить об обязанностях, не только о свободах, — Мэрвин, как обычно, идеальный, поправлял салфетку на коленях и не смотрел ни на кого, кроме отца.
— Белые, вечно с ними проблемы. Однако есть и приличные ши. Следовало бы дать Киринну время, — задумчиво произнес отец, глядя почему-то на Мидира. — Все-таки смерть ребенка…
— …самое страшное, что может случиться! — мама дрогнула, вилка выпала из ее рук и покатилась по каменному полу.
— Ужин окончен! — торопливо объявил отец.
Мэрвин недовольно покривился, ничего не говоря, просто встал и ушел, Мидир хотел подойти к маме, успокоить, напомнить, что они с Мэрвином оба живые, не надо так волноваться, но отец успел раньше, уже подхватил ее под руку, уже увел куда-то в галерею, они уже пропали в длинных факельных тенях.
Мидир вздохнул, покачал ногами в воздухе — скоро он вырастет, тогда это тоже будет сделать невозможно, не в обеденном зале и не на этих стульях точно.
Потом появился Воган. Он вечно каким-то образом именно появлялся, появлялся неожиданно и словно бы ниоткуда, хотя был выше и толще любого нормального волка, а уж его голос грохотал не хуже, чем водопад.
— Что, второй принц, опять вас без сладкого оставили? — на поясе главного повара Черного замка привлекательно поблескивали ножи, во рту — клыки, сравнимые с теми ножами.
— Это ничего, сладкое я не очень люблю, — Мидир показательно покривился и поддернул рукава, еще демонстрируя, что совершенно доволен и трапезу завершил. — А ты откуда знаешь?
— Оттуда же, откуда знаю все, — расплылся в улыбке, склонился к волчонку и прошептал: — А еще — мне говорит сам Черный замок.
Мидир ему, конечно, не поверил.
— А о чем еще говор-р-рит этот твой р-р-разговорчивый замок?
— О том, что Киринну опять несладко, — повар вздохнул, будто мехи в кузнице, так глубоко и звучно. — Вы к нему забегали сегодня? Он при вас хоть слегка оживает. А вообще, как был глупым служакой, так и остался…
— Это как? — стоило Мидиру всерьез заинтересоваться, Воган, конечно, тут же перестал рассказывать.
— Это так, как маленьким волчатам знать не стоит, еще не хватало, чтобы вы ему по всем больным местам острыми пятками пробежались!
— Кир-р-ринн не гр-р-рупый! — Мидир чуть не забыл самое важное.
И чтобы это понимание окончательно дошло до Вогана, стукнул его кулаком по плечу. То есть хотел по плечу, но дотянулся только до предплечья.
Повар скорчил очередную гримасу, присел и поднял руки со словами:
— Как вам будет угодно, мой принц, наследник и истинный сын Джаретта Великолепного!
Мидир насупился и убежал: было что-то очень обидное в словах Вогана, но он не понял, что именно, а сам повар уж точно не скажет.
Ночью Мидиру не спалось, а перед сном обходить стражу было куда проще. Он забрался на левую, самую высокую сторожевую башню и долго смотрел на небо. Но мысли разбегались, как испуганные лани, а в памяти всплывало застывшее лицо Олли — и сердитые речи белых волков.
Как оказалось, не спалось не только ему.
— Не беспокойся, мо гра, — донеслось с открытой галереи, где часто бродил ветер с Вороновых гор, стремительный, но теплый.
Мидир мгновенно скрылся за поворотом, а потом осторожно подкрался и заглянул за угол. Да, ему не показалось, это был голос отца!
«Мо гра», — любовь моя. Неожиданно мягкий, голос Джаретта был наполнен какой-то странной силой. Отец казался и слабым, и сильным в тот момент, когда преклонил колено перед Синни и сжал ее ладони. И еще глаза отца, они сверкали, как два черных алмаза.
— Мидир становится все сильнее. Киринн обучит его! Не печалься, любовь моя. Я прошу. Я — и прошу, — словно удивлялся себе Джаретт. — Я обещал тебе, что в моем мире наши дети будут в безопасности куда большей, чем на земле. Я выполню все, что обещал тебе, мо гра. Я буду любить тебя вечно… А как чисто стал говорить Мидир!