— Значит, никогда, — дожевал Мидир еду. — А что с мясом?
— Запасов хватит на несколько месяцев.
— Я не хочу стор-р-рько сидеть! — возмутился Мидир.
— Хотите, можете погулять. Я вас выпущу.
— Нет уж!
— Отчего? — заинтересовался Киринн. — Вы не желаете пройтись?
— Ты же потом будешь виноват! Из-за меня. Мне и здесь неплохо. Благодарю тебя за плащ!
— Не мерзнуть же маленькому волку из-за больших разборок? — улыбнулся Киринн. — Нет, большому волку! — поднял он руки, предвосхищая возмущение Мидира. — Знаете, я много столетий охранял немирье.
— Немирье? — удивился Мидир.
— Так стража зовет границы Благих земель. У неблагих жарко, у фоморов мокро, у людей… у людей по-разному. Рассказать?..
— Конечно! — восхитился Мидир.
Так что, благодаря Киринну, заключение для второго принца стало больше похожим на сказку. Киринн рассказывал коротко, но так, что Мидиру захотелось побывать везде — у неблагих с их пустынями и живым морем, у фоморов на острове и у людей. Идея скользнуть в праздник в мир-над-солнцем одолела его. Ведь это то место, где когда-то жила его мама! Правда, до шестнадцати лет путь наверх ему заказан.
Только ночью становилось невыносимо скучно. Мидир высыпался быстро, за пару часов, и всегда недоумевал, как можно валяться в постели почти полсуток. Попробовал копать пол, весь устряпался, а наутро замок, словно насмехаясь, выровнял поверхность. Побегав по полу, по стенам и даже немного по потолку, Мидир рухнул на камень, распластался на нем — и услышал отдаленные мерные звуки. Прижался ухом — и понял, что слышит мерные удары клепсидры. У него никогда не хватало ни времени, ни терпения, чтобы услышать это биение, но сейчас у второго принца было и то и другое и даже в избытке. Прислушиваясь к падению капель, Мидир ради забавы отсчитывал удары и переводил их во время. Наверху зашуршало, Мидир прикинул — пять часов, двенадцать минут — время смены караула, он чувствовал это чем-то, что не относилось ни к какому органу чувств. И загордился.
На третий день что-то грохнуло, послышались голоса, а затем — шаги. Но даже раньше, чем Мидир услышал знакомый голос, он почуял.
— Мама! — закричал Мидир и бросился к двери, пожалев, что не разрешил Кормаку оставить ее открытой. Корона мерцала в свете факелов, отливая розовым на серебряных узорах. Синни шла, платье колыхалось от каждого ее шага, а восхищенные стражи, столпившиеся по обеим сторонам прохода, склонялись до пояса.
— Отворите, — мягко произнесла Синни и улыбнулась Мидиру.
— Как ты вошла сюда? — восхитился принц.
— Нет такой преграды, что не могла бы преодолеть мать в поисках собственного ребенка, — сказала Синни, а Киринн неожиданно отвел взгляд и словно бы погрустнел. Мидир это отметил и отложил на потом.
Дверь распахнулась. Синни вошла в полутемную камеру, огляделась. Улыбнулась и села в угол, придерживая длинную, шитую серебром юбку. На черных волосах вновь загадочно вспыхнула корона, словно выхватывая из тьмы отблески факелов.
— Киринн, я благодарю тебя. Мой сын жив и здоров, я счастлива, — тихо произнесла она, повернув голову к Киринну, а тот лишь поклонился, не говоря ни слова. — Когда я не нашла тебя, мой мальчик, ни в одной из комнат замка, я поняла, что ты можешь быть только тут.
— Мэрвин не сказал? — в непонимании справился Мидир.
— Мэрвин заперся в своих покоях, а на все мои расспросы ответил, что ты не сможешь общаться ни с кем. Это не та загадка, что я не смогла решить, — мама протянула руки, и Мидир шагнул вперед, прижался к ней и даже не всхлипнул, хотя очень хотелось.
— Однако мы все здесь, — улыбнулась Синни. — В гостях у младшего принца. Мидир, ты не против?
— Я тор-р-рько за! — воскликнул Мидир.
Синни прошла вперед и опустилась на пол.
— Мама! — ужаснулся Мидир.
— Королева! — в тон Мидиру воскликнула стража.
— О пресветлый Луг! Моя королева! — воскликнул Киринн — Что вы делаете?!
— А что такого? — улыбнулась Синни, расправив складки платья. — Второй принц наказан. Я его мать, и значит, я наказана тоже. Или вы решили воспрепятствовать королеве?
Киринн замялся.
— Королева вольна ходить всюду, но мне страшно представить, что скажет Джаретт Великолепный, когда вернется.
— Мама, ты что? Мама, тебе правда нельзя! — еле выговорил Мидир. — Папа и правда знаешь, как осерчает? А сердитый он очень страшен!
— Кто страшен? — прозвучал в гробовой тишине голос Джаретта Великолепного. — Кормак, может быть, ты пояснишь мне, что мой сын делает в этом месте? Меня не было всего полгода!