— Согласен.
— Утром прямо сюда. Помозгуем на свежие головы.
ЗАЦЕПКА
Погодин встал, как всегда, ровно в шесть. Колокольчиков появился, когда Погодин уже сидел за столом, вписывая дополнения в план. Заметив его, Погодин коротко кивнул, отчего тонкая прядь мягких волос скользнула на лоб, разрезанный одной складкой.
— Здравствуй, Дима! Как спалось? Какие сны виделись? Сладкие? Горькие?
— Спалось почему-то неважно. Потому и сны не приходили. Вы занимались чем-то серьезным?
— Не столько, пожалуй, серьезным, сколько важным. Для нас, конечно.
— Да? — Колокольчиков подался вперед всем корпусом, под ним скрипнул стул. — Есть новое?
— Есть, Дима, есть! Появилась зацепка! — Погодин потер лоб подушечками пальцев. — Помнишь, среди дружинников была одна симпатюлька? Она еще крикнула: «Что от нас требуется?»
— Ну, ну. Вербина.
— Она интересную вещь подсказала.
— Вчера танцевала с дочерью школьной технички Машей. Оказывается, у Маши на шее новые бусы и часы на руке. Говорит, подарок от Сашки Дымова.
— Опять Дымов! Теперь уже младший?
— Да, опять Дымов. Кстати, что за семья эти Дымовы?
— Плохо знаю. Живу здесь всего два года, не приходилось ими заниматься.
— Но Дымов-старший судим. Какие-то учеты у тебя должны быть?
— Есть, конечно. Сведения о судимостях, адрес и фотокарточка. А чего тут рассусоливать? Обыск и...
— Что?
— У Дымовых надо делать обыск. Оснований достаточно.
Погодин недовольно покрутил головой.
— Рано, Дима. И оснований маловато. Пока еще неизвестно, какие показания даст на допросе Маша. Возьмет и заявит: «Дымов ничего не дарил».
— Но ведь часы и бусы у нее?
— Допустим. И что же? Назовет не Дымова, какого-нибудь Петрова, а? Вот тебе и основания для обыска. Получится пшик! И Сашку Дымова надо допросить. Тогда получим какое-то прояснение. Согласен?
— Пожалуй.
Разговаривая, Погодин кружил по кабинету, время от времени потирая пальцами лоб. Колокольчиков продолжал сидеть у окна, поглядывая на решительное лицо коллеги.
— Все! — Погодин остановился посередине кабинета. — Ищи Машу, вези сюда, допрашивай. Если появится необходимость — изымай часы и бусы. Я пошел к Дымовым. Попутно проверю паспортный режим.
— Может, подкинуть на мотоцикле?
— Пешком дойду, невелика даль.
Они одновременно покинули кабинет. Колокольчиков на мотоцикле круто свернул за угол и скрылся. Погодин направился в изогнутую подковой широкую улицу, забитую казахстанскими машинами, груженными кряжистым сосновым лесом, от которого тянуло свежим запахом живицы. За столовой Погодин свернул в третий переулок, замедлил шаг, посмотрел на угловой номер. Его заворожила тишина. Впереди, у палисадника, в пыльной земле, пурхались куры. У подворотни, налетая друг на друга, дрались взъерошенные петухи — черный и белый. Увидев на столбе цифру «15», Погодин шагнул к калитке. Петухи, распластав крылья, разбежались в разные стороны.
В ограде пожилой мужчина насаживал новую метлу на березовый черенок. Он прекратил свое занятие, увидев незнакомого человека, остановившегося сбоку и мягко сказавшего: «Здравствуйте».
— День добрый, — добродушно ответил мужчина и слабым взмахом руки воткнул острый носок топора в комлевый чурбан, бессчетно раз израненный топорами и пилами. — Слушаю вас!
— Я из милиции, — отрекомендовался лейтенант Погодин, показывая развернутое удостоверение с фотокарточкой и двумя печатями. — Надо проверить домовую книгу и паспорта.
— Вы новый участковый?
— Нет. Из уголовного розыска. Погодин.
— Понимаю, — многозначительно произнес мужчина, качнув седеющей головой. — У нас полнейший порядок.
— Тем лучше. Но долг службы требует...
— Понимаю.
Погодин отказался пройти в комнату, занял место у стола на кухне. Хозяин прошаркал тапочками вперед, возвратился с домовой книгой, аккуратно обернутой прочной бумагой.
— Здесь же и паспорта, — пояснил хозяин, осторожно опускаясь на стул.
— Кто в этом доме живет? — поинтересовался Погодин, открывая книгу.
— Шубины.
— Сколько вас?
— Я и супруга.
— Похоже, ушли на заслуженный отдых, Илья Ильич? — промолвил Погодин, перелистав домовую книгу и паспорта.
— Прошлый год. Учить детей — шутка не легкая, нервишки начали пошаливать.
— Да-а-а, — посочувствовал Погодин, — труд учителя действительно тяжкий.
— И у вас, позвольте заметить, работа не из лирики выткана. Мне один раз довелось побывать в понятых при обыске и, скажу вам, мало приятного перебирать чужое грязное белье.
— Вы вспомнили, наверное, обыск у соседа, Дымова?
— Совершенно верно.
— Ну, и как он, образумился?
— Утверждать не берусь.
— Опять за старое взялся?
— Не знаю, не скажу. Но пьет.
— Часто?
— Довольно часто.
— Чего же так?
— Река с ручья начинается, а пьянство — с рюмки.
— Да. На какие же средства он пьет?
— Шабашничает.
— Разве постоянно не работает?
— Работает в пожарке. Сутки там, трое свободен.
— Вон как. И жена не может с ним сладить?
— Что вы! Не раз из дому убегала из-за драк.
— А дети?
— У них только сын. Его он не трогал. Пить учил. Посадит на колено и — «Санька, пей!»
— Ну и как, Санька пьет?
— Представьте, нет. Мы с ним нашли простой выход: по моему совету он поступил учиться не в наше училище, а в Пересветовское. Дома бывает редко.
— Правильно решили. Дымов мог сына загубить.
— Совершенно верно. Меня это же беспокоило.
— Мать не возражала?
— Наоборот — рада.
— Трудная семья.
— Не семья, а Дымов-старший. И таким, представьте, на жен везет. Марья — замечательная женщина. Но семейное счастье обошло ее стороной. Недаром говорят: «Счастье — вольная пташка: где захотело, там и село».
Чем больше говорили Погодин и Илья Ильич, тем ближе притягивали их друг к другу какие-то невидимые нити. Расстались они как давно знакомые люди.
В тринадцатом доме, с прогнувшейся крышей и глубокими черными трещинами на бревнах, жили Дымовы. Ветер покачивал открытую калитку, она скрипела. Как только Погодин шагнул во двор, давно не метенный, навстречу лениво выбежал белый пес с черными ушами. Погодин остановился. Пес ткнулся заспанной мордой в штанину и направился обратно под старый навес, недовольно оглядываясь. Погодин миновал сени, постучал в дверь. Не дождавшись ответа, дернул ручку на себя. Дом оказался пустой. На кухне, под столом, накрытым истертой до дыр клеенкой, валялись две пустых бутылки из-под плодово-ягодного вина. В комнате на подоконнике скрипел старый репродуктор. Постель на синей металлической койке измята. Похоже, на ней кто-то недавно валялся. Погодин вышел на крыльцо. До калитки его лениво сопровождал белый пес с черными ушами.
Перелистав домовую книгу дома номер одиннадцать, где жила одинокая пожилая женщина, Погодин спросил:
— Где же Дымовы? Дом открыт, а их нет.
— Марья на работе, а Федот с утра опохмеляется. Не прохватило небось, вот и подался еще промышлять.
— Часто пьет?
— Испился. Поглядели бы на него!
— Где же деньги берет? Поди опять воровством занимается?
— Вроде не должен. Нельзя ему в колонию попадать.
— Почему?
Женщина рассмеялась.
— А таким там худо. Он же на мокрую курицу похож. Приходил тут как-то один тип, спрашивал: «Где Дымов?» Отвечаю: «Дымовых нет». — Сказал: «Передай, что приходил Крысало, велел возвратить долг».
Уточнив приметы неизвестного, Погодин перевел разговор на сына Дымова — Саньку. Женщина поахала, пожалела Саньку, повторила то, что Погодину уже было известно, и со вздохом вымолвила:
— Как бы не свихнулся парнишко. По характеру бойковатый. И дружки мне не нравятся.
— Чем же они не нравятся?
— Шпанята — видать сову по полету.
— Да? И много их?
— Двое приезжали.
— Не здешние, что ли?
— Из того же училища, где Санька учится.
— Э, так я их, наверное, знаю. Дай бог памяти вспомнить, как их зовут. — Погодин потер пальцами лоб, дожидаясь, когда женщина сама назовет имена, а он запомнит. Ведь на самом деле он их не знает. И она назвала:
— Да Светляк какой-то и Крот.
— Да, да. Это прозвища. Но Санька, кажется, парень не испорченный?
— А я и не хаю. Только опасно, когда возится со шпаненками. Объездят они его, сделают ручным... Говорила ему. Улыбается: «Что вы, тетя Даша! На худое не пойду». — Чужой он мне, а душа болит.
— Да-а, — выдохнул Погодин и нахмурился. Таким он и ушел от тети Даши. Покурил у калитки. Потом пересек тихий переулок, скрылся во дворе не нового пятистенка, где, по словам тети Даши, живет пенсионер, старшина милиции Сорокин Федор Константинович.
— Где-то я тебя видел? — говорил Сорокин после того, как Погодин представился.
— Я бывал здесь, когда работал в оперотделе.
— А-а, тепереч, значит, в угрозыске?
— Да.
— Запурхались, значит, наши, помощи захотели?
— Я к вам завернул тоже за помощью, Федор Константинович.
— За помощью, значит.
— Да.
— Тогда, значит, выкладывай, кто интересует и почему? Люблю разговор открытый.
— Дымовы. Оба. По делу о краже из магазина...
— По-моему, зря ты тут ковыряешь. Санька на кражу не пойдет, сызмальства его знаю. Хохму какую-нибудь отмочить может. Федот, значит, тоже не пойдет, одряхлел. А потом, посуди сам: на кой лешак ему часы и бусы? Вино бы мог спереть.
— Против них у нас имеются кое-какие улики. Пока, правда, не проверенные...
— Я тебе вот что скажу: бери Саньку — он все расскажет. А с часами, значит, он какую-то хохму выкинул, но только не украл. Я его знаю сызмальства.
Сорокин проводил Погодина до ворот, пожал жесткую ладонь, негромко сказал:
— Ежели будут, значит, какие затруднения — заходи, я Саньку увижу и сам с ним потолкую.
— Ладно, — пообещал Погодин и вышел в переулок.
...Он шел медленно, обдумывая все, что ему стало известно о семье Дымовых. Не доходя до широкой улицы, остановился, вытянул из кармана пиджака блокнот, авторучку, и фиолетовые буквы запрыгали на клетчатом листке. Короткая запись гласила: «Федота Дымова разыскивал Крысало. Кто он? Если потребуется — установить личность. Санька — Светляк — Крот. Выяснить...»
Скоро он был в кабинете. По веселому блеску глаз и по тому азарту, с каким Колокольчиков потирает ладони, поднявшись из-за стола, Погодин понял: получены хорошие данные.
— Вот так, Николай Иванович, — торопливо начал Колокольчиков, хлопнув ладонями. — Кое-что проясняется и подтверждается.
— Что именно? — Погодин опустился на стул, разминая папиросу. Колокольчиков сунул руку в стол и в поднятых над головой тонких пальцах Погодин увидел часы на черном ремешке и желтые бусы.
— Вот они, вещдоки! Их подарил Маше Санька Дымов. Номер часов совпал с номером паспорта.
— Пока не допросим Саньку, не соглашусь на обыск, — пояснил Погодин, стряхивая пепел в зеленую пепельницу.
— Не понимаю.
— Понимать нечего, Дима. Все проще пареной репы. Я ведь тоже не зря ходил, и верю тем людям, с которыми разговаривал. Их мнение: Санька не мог пойти на преступление.
— А Федот?
— И он не мог... — Погодин помолчал и добавил: — Людям, Дима, надо верить! Не всем, конечно. Но таким, с какими я встретился, надо верить.
Эти слова Погодин произнес с такой интонацией в голосе, что Колокольчиков насторожился.
— Значит, надо ехать в Пересветское училище и допрашивать Саньку?