Был ли этот разрыв во времени делом рук Пастуха? И действительно ли он имел дело с Пастухом Холмов, или это было нечто, маскирующееся под бога древних Круитни? Гримнир покачал головой. «Проклятые божки и их проклятые игры», — пробормотал он. Наклонившись, он подобрал свой оружейный пояс, закрепил его на талии и отправился на поиски победителя — или побежденного. Последнего он нашел на другом конце форума, у развалин древней трибуны.
Римская волчица оказалась в безвыходном положении. Приблизившись, Гримнир услышал ее затрудненное дыхание. Сначала он подумал, что, возможно, шерсть ландветтира все еще тлеет. Но, подойдя ближе, он понял, что завитки и кольца пара, которые он видел, и были ее сущностью. Она лежала на боку и уменьшалась в размерах, растворяясь в ночном небе. Ее части откалывались и разлетались, как тлеющие угли. Один глаз у нее был незрячий, наполовину исчезнувший; другой уставился на Гримнира с ужасным гневом.
— Твой вид не оставляет после себя ничего, кроме разрушения, оркадиус, — сказала она, слабея с каждым мгновением. — Я проклинаю тебя.
Гримнир опустился на одно колено и склонил голову набок, чтобы встретиться с ней взглядом.
— Я этого не делал, ты, паршивая коротышка, так что держи свои проклятия при себе. Фо! У меня и своих забот хватает. Этот… — Дернув подбородком, он указал за пределы Форума жестом, означавшим, что он имеет в виду Одина. — решил нарушить какой-то древний договор между богами. Это не мое дело. Я не дам и крысиную задницу за этот мир. Пусть он горит, говорю я! Но проклятый змей, которого защищает Один — мое дело. Чудовище, порожденное корнями Иггдрасиля. Чем скорее я воткну нож ему в глотку, тем скорее смогу убраться из этой вонючей дыры. Ты говоришь, это твои маленькие владения. Тогда, конечно, ты это чувствуешь? Где Нидхёгг залег на дно, а?
Волчица с каждым вздохом становилась все тоньше, все меньше. Теперь она была едва ли крупнее мастифа. Завитки ее существа спиралью уходили в темноту.
— Я не могу, — сказала она через мгновение. — Но я чувствую его. Того, кого ты зовешь… Один. Направляйся к Тибру… разрушенный мост к Ватиканскому холму. Сердце… Сердце их Пригвожденного Бога…
Волчица замолчала.
— Что это значит? — спросил Гримнир. — Сердце их Пригвожденного Бога? Сердце их Пригвожденного Бога что?
Но Римская волчица больше ничего не сказала. Lupa Romae, дух-хранитель Вечного города, со вздохом обратилась в дымку и поплыла над разрушенными камнями своих древних владений. Губы Гримнира скривились в усмешке. Он поднялся на ноги и цокнул; струйка слюны полетела вслед рассеивающемуся пару.
— Тогда я сам найду этого червяка, ты, бесполезный щенок, — пробормотал он.
Остановившись, чтобы взять рваное, кишащее паразитами одеяло из развалин хижины и накинуть его на плечи и голову, как плащ нищего, Гримнир в последний раз оглядел Форум, прежде чем уйти в ночь.
Капитолийский холм возвышался над разрушенным форумом; за этим природным бастионом, усеянным сломанными куполами, колоннами и искривленными оливковыми деревьями, небо сияло, как расплавленная медь. За ним простиралась равнина Кампо Марцио; это было новое бьющееся сердце Рима, смесь старого камня и нового дерева, сгрудившаяся в тесноте, защищенная извивающейся рекой Тибр. Бесчисленные огни прогоняли холод поздней осенней ночи. Пламя исходило от свечей и фонарей, от светильников и факелов; огромные жаровни поднимали в воздух ароматный дым, а в палаццо по всей равнине горели камины. В этом ярком оранжево-желтом сиянии жители Кампо Марцио собирались на улицах.
И Гримнир пробрался в самую гущу их. Он шарахался от самых ярких огней, а изъеденное молью одеяло отпугивало любопытных. Свободной рукой он прижимал его к груди; ткань скрывала его скрюченную фигуру, а капюшон, который он соорудил, накинув на голову, оставлял видимыми только острый подбородок и тонкие губы — и тлеющий блеск его глаз. Его правая рука никогда не отходила далеко от костяной рукояти Хата.
Итальянцы представляли собой бурлящую разноцветную толпу; они танцевали под музыку барабанов, труб, флейт и тамбуринов. Винные лавки продавали свои товары с задков фургонов; не желая отставать, бродячие торговцы предлагали всевозможные виды пикантного мяса, хлеба, сыров и сладостей. В центре обширных палаццо появились импровизированные театры, где по вечерам выступали мимы и непристойные шоу, жонглеры и шарлатаны в темных одеждах. Ночной ветерок доносил запах благовоний.
Из того, что он понял, всего лишь день назад эти самые крысы, которые сейчас кутили и слонялись по улицам, как кучка коварных пьяниц, борющихся за первенство среди шлюх, были злейшими врагами, втянутыми в назревающую гражданскую войну, в которой участвовали золотопромышленники, бароны Колонна и Орсини и их наймиты, против народного трибуна Рима Колы ди Риенцо и его сброда, включая старого синьора Каэтани и его крыс, которых он подслушал на Аппиевой дороге днем ранее. Все они собрались перед заходом солнца в восточной части города, у ворот Сан-Лоренцо на Виа Тибуртина, и сразились между собой. Когда пришло время подсчитывать цену, оказалось, что Колонна и Орсини проиграли.