— Отвалите, проклятые ползуны! — Он сплюнул и провел рукой по лицу, уверенный, что стряхнул жирного черного паука. — Нар!
Он снова услышал голос, теперь его песня звучала отчетливее:
Хугинн, послушай! | Услышь меня, Мысль,
Спутник Мунинна, | я сделала светильник!
Он выкован из золота | и отмечен
Рунами Повешенного.
Гримнир выбрался из толщи упавшего мусора. Он хмыкнул; ощущение было такое, будто он находился под землей, у входа в заросшую лесную пещеру. Гигантские стволы, похожие на сталагмиты, уходили в темноту, поддерживая непроницаемый полог из листьев. Здесь, на дне долины, не росло ни травинки. Твердую поступь его подбитых гвоздями сапог заглушал спутанный ковер из скрученных листьев и веточек. Под ногами хрустели мелкие кости.
Невдалеке Гримнир заметил свет, мерцающий между деревьями, жуткий блуждающий огонек, который мерцал, как пламя свечи сквозь грязно-зеленое стекло. Он не двигался, но что-то двигалось вокруг него, тень чего-то слишком далекого, чтобы его можно было разглядеть.
Ноздри Гримнира раздулись. Он уловил мимолетный запах; знакомый запах, хотя и не мог его определить. Как он и предполагал, у подножия обрыва бил родник, питая мелкий ручей, который журчал по покрытым лишайником камням и лился в пенистые лужи. Он опустился на колени и погрузил пальцы свободной руки в воду. Она была холодной; он дотронулся языком до кончиков пальцев и обнаружил, что на вкус она сладкая, хотя и с легким привкусом минералов. Пожав плечами, Гримнир сделал несколько глотков, чтобы утолить жажду. Затем, подобно охотящемуся зверю, скрелинг двинулся вниз по течению, привлеченный мерцанием призрачного фонаря в непроницаемой тьме и эхом песни.
3 ЛОКЕЙСКИЕ ВЕДЬМЫ
Что-то наблюдало за ним.
С каждым шагом в сердце этой тенистой долины Гримнир чувствовал, как усиливается это ощущение пристального внимания. Что-то преследовало его в темноте. Что-то зловещее. Что-то, что пробуждало атавистическое чувство самосохранения, таящееся глубоко в душе любого каунара. Сыну Балегира отчаянно хотелось убить кого-нибудь или убежать подальше от этой проклятой долины. Но он по-прежнему сжимал одной рукой рукоять Хата, наполовину вынув меч из ножен, и продолжал двигаться вперед.
— Поищи себе еду в другом месте, — пробормотал он. — Ха! Все, что ты получишь от меня, — это сильные удары и немного хрящей.
В ответ звуки начали его дразнить. Над головой скрипнула ветка; позади себя он услышал шелест опавших листьев и треск ломающихся веток. Что-то захихикало, словно кто-то непристойно рассмеялся; в ответ он услышал отдаленное шипение. К его чести, Гримнир не попался на удочку. Он сосредоточил все свое внимание на этом жутковатом свете, его чувства были натянуты так же туго, как проволока, обматывающая рукоять меча; он уделял особое внимание равновесию. Он был уверен, что упасть среди переплетенных корней означало навлечь на себя нападение невидимого преследователя. Так он и двигался в осторожном, хищном молчании…
Ручей расширился, к нему присоединились другие притоки, и он превратился в широкий поток, который вился между деревьями, а его болотистые берега поросли сорняками и зарослями старого камыша. Сухие стебли тряслись, когда черная вода струилась по мелководью. Подобравшись поближе к свету, Гримнир начал различать детали. Силуэт принадлежал женщине, каунару, насколько он мог судить. Она была такого же роста, как и он, но худой и жилистой, как голодающая волчица. У нее были темные вьющиеся волосы, украшенные серебряными бусинами и амулетами из кости и янтаря; на ней была туника зеленого цвета, доходившая до бедер, сотканная, насколько мог разглядеть Гримнир, из мха и плюща. На шее у нее он заметил железный ошейник раба. Что еще хуже, Гримнир не мог избавиться от неприятного ощущения, что он видел ее раньше. То, как она двигалась. Ее голос…