Но когда они повернулись, чтобы уйти, путь им преградило существо, не похожее ни на одно из виденных ими ранее — существо в форме ётуна, сделанное из корней дерева и камня, с кусочками обсидиана вместо глаз и бородой из вьющейся травы. Оно было выше любого из них и вдвое шире в плечах. Мгновение оно рассматривало их.
Гримнир собрался с духом.
— Ты собираешься просто пялиться, или твой хозяин послал тебя помочь нам?
Ответ духа земли пришел отовсюду и ниоткуда; это был рев и шепот. Это были ветер и дождь, пение птиц и трель насекомых, это были молнии и раскаты грома, волны и скалы. Это было все и в то же время ничего…
И прежде, чем Гримнир успел открыть рот, чтобы возразить, это существо из корней и камней распалось на составные части. Корни подхватили их в свои объятия, и едкие потоки воды захлестнули их икры. Он услышал приглушенный крик Гифа, ощутил быстрое движение, а затем… ничего.
Мир Гримнира погрузился во тьму.
СЫН БАЛЕГИРА очнулся, лежа на спине. Он находился на каменном выступе, окруженном заросшим тростником болотом, на дне лощины, опоясанной деревьями. Дым и облака над головой скрывали светильники Иггдрасиля. Неподалеку загрохотал камень, и земля разверзлась; он сел, оглядываясь по сторонам, как раз вовремя, чтобы увидеть, как армия корней уходит в землю, уничтожая последние следы Андирэда. Отныне этот путь закрыт для них, на все оставшееся время.
— Фо! — Гримнир зарычал и потянулся ноющей спиной. Он вдохнул воздух Настронда. Рядом с собой он услышал затрудненное дыхание Гифа.
— М-Маленькая крыса.
— Ага, старый хрыч, — сказал Гримнир, наклоняясь к нему.
— Мы… Мы в-вернулись? Н-Настронд?
— Я же говорил тебе, что ты не умрешь в той проклятой дыре, так?
Гиф сплюнул кровь:
— Тогда отправь меня… отправь меня по моему пути.
Гримнир наклонился и вытащил стилет из сапога.
— Я собираюсь осмотреться, — сказал он, прикладывая кончик лезвия к кольчуге Гифа, к ложбинке под левой подмышкой. — Когда ты вернешься, мы разберемся с тем, кто убил Радболга.
Губы Гифа скривились:
— Идуна.
— Я тоже так считаю. Я выясню, где она.
— Ничего не предпринимай, — выдохнул Гиф. — Ничего не предпринимай, пока я не вернусь.
— Клянусь, ты, старый пьяница. — И, без дальнейших церемоний, Гримнир вонзил свой стилет с тонким лезвием сквозь кольчугу в истерзанное сердце Гифа. — Моя клятва.
18 ВОЛКИ И ЗМЕИ
Небо над Ульфсстадиром заволокло дымом.
Гримнир заметил это издалека: облако дыма, поднимавшееся от лагерных костров, костровых ям и пропитанных смолой огненных снарядов. В том направлении разворачивалась война, и она привлекала его, как шакала падаль. По подсчетам Гифа, они отсутствовали в Настронде более двух недель; за это время в этом месте могли возникнуть и пасть целые династии.
Он покинул лощину, где находилась Андирэд, — теперь это было просто болото между склонами холма — и направился к Дереву. Окутанные облаками огни Иггдрасиля вели его по острым, как нож, тропам и через лесистые хребты, образующие хребет Настронда. У него был целый день, чтобы собрать всю возможную информацию, посмотреть, как разворачивается отвлечение Скрикьи, и найти Идуну.
Последнее было у него на уме больше всего. Ведьма заплатит за свои дела прежде, чем он отправится в Мидгард; его клинком или Гифа, не имело значения. В то же время ему придется обуздать этих воинственных червяков и посвятить их в планы Имира — как в отношении себя, так и в отношении них. Настронд, по его мнению, был частью равновесия, и слишком долго все шло своим чередом. Он был задуман как испытательный полигон для Последней битвы, а не как место, где какой-нибудь чересчур амбициозный arsegót мог бы создать королевство и навязать свое представление о мире.
Однажды, сквозь деревья, он увидел то, что, должно быть, было крепостью Лютра — Скрелингсалр. Судя по тому, что он мог разглядеть, это был деревянный зал с соломенной крышей на обнесенном стеной острове посреди мелкой реки. Его окружали поля и фруктовые сады, на которых работали скраги и рабы. Гримнир усмехнулся. Вот и все доказательства, в которых он нуждался, что старейший из их народа сбился с пути. В то время как скрелинги, по крайней мере, все еще ссорились и воевали между собой, каунары стремились приручить поля смерти, выращивая бобы и репу в бороздах, которые должны были быть удобрены кровью для будущего урожая железа.