Он был таким же высоким, как Гримнир, хотя и болезненно худым, с копной слипшихся от грязи волос. На его худощавом теле болталась изодранная кольчуга, перед собой в обеих руках он держал, параллельно земле, короткое копье.
— О! Вам здесь не рады!
— Мы поднимаемся наверх, — ответил Гримнир, не меняя шага. — Ты можешь двигаться, или можешь съесть это копье, ты, червяк с веретенообразными ногами.
— Эге, — сказал скраг, отступая назад. — Не ты ли та обезьяна, за которой охотились Снага и Кошка? Где они? Ты их убил?
Гримнир помолчал. Он искоса взглянул на лохматого скрага, его единственный глаз пылал яростью.
— Ведьма добралась до них первой. В Ётунхейме. Твои друзья не вернутся.
— Ты лжешь!
— Нет, — сказал Гиф. — Он говорит правду. Она убила твоих товарищей, его братьев, — он ткнул большим пальцем в Гримнира, — и моего брата. И мы пришли, чтобы свести счеты. За это нужно заплатить кровью, хватит на всех. Пойдем с нами, если хочешь немного отомстить.
— Ведьма? — Голос скрага стал твердым, как железо. Он взглянул на верхушки Каунхейма. — Да, я возьму с собой нескольких своих парней. Берегись красных плащей, длиннозуб. Они вряд ли захотят пропустить тебя.
— У них не будет выбора, — прорычал Гримнир.
Облаченные в доспехи целеустремленности, Гримнир и Гиф пересекли мост и начали свой подъем по Тысяче ступеней.
— НА ЛЕСТНИЦЕ незваные гости. — Жутковатые зеленые глаза Нагльфари искоса взглянули на бледную ведьму Каунхейма, которая появилась из тени и направилась к тяжелым внутренним дверям, ведущим в большой зал Вингамейда.
Она вздохнула, опираясь на свой посох:
— Я говорила Манаваргу, чтобы он не доверял Храудниру, а тем более Лютру. Они оба будут вести переговоры одной рукой и наносить тебе удары другой. Сможешь ли ты сдержать их теми силами, которые у тебя есть?
— Странное предположение ты делаешь, ведьма, — сказал полуэльф. У него были тонкие, резкие черты лица, в которых текла кровь его отца-альва, в то время как черные локоны и желтоватый цвет лица достались ему от матери-дверг. От Отца Локи он унаследовал силу волка и ядовитую хитрость змеи. На нем была кольчуга из плотно сплетенной серебряной сетки, почерневшей от времени, под ней он носил одежду из изумрудного шелка и черного льна. На поясе у него висел меч его предков: альвийский клинок, изогнутый, как сабля, тонкий и изящный, но крепкий, как сталь, выкованная в кузнице великана. Он называл его Варгфедир. Кормилец волков.
— Ну? — раздраженно спросила Идуна. — Ты сможешь их удержать или нет?
— Их всего двое, — ответил Нагльфари, пожав плечами. — Но они не псы Храуднира или Лютра. Одного ты хорошо знаешь, это герольд Спутанного Бога, Гиф, сын Кьялланди. Другой — Чужак. И нет, я не могу их удержать. Те из моих парней, кто был в заливе Гьёлля, уже сбежали, чтобы не встречаться с ним снова. Остальные просто постоят в стороне. Они не проявят насилия и ничего не получат в ответ.
— Чужак, — прошипела Идуна, нахмурив брови. — Чужак… как это возможно? — Одежды из дыма и серебра зашуршали, когда она резко повернулась; набалдашник ее посоха хрустнул по холодному каменному полу, когда она вернулась туда, откуда пришла, в тень в задней части зала, где ступени, извиваясь, спускались по шахте, вырубленной в плоти Иггдрасиля.
Нагльфари повернулся, чтобы посмотреть ей вслед.
— Они пришли за тобой, ведьма. Что ты хочешь, чтобы я сделал?
Она отмахнулась от него, в ее жесте сквозило нетерпение:
— Беги или умри, полуэльф. Мне все равно. Пусть приходят. Я разберусь с ними.
В конце этих извилистых ступеней находилось святилище Идуны — склеп, высеченный в древнем сердце Старого Ясеня. Стены были гладкими, светлая заболонь смешивалась с темной сердцевиной дерева; ровно уложенные каменные плиты, на каждой из которых были выгравированы руны, знаки и обереги, образовывали прочный пол. Пламя свечей придавало насыщенному благовониями воздуху янтарный оттенок.
Идуна села на одинокое сиденье с высокой спинкой перед низким столиком. Перед ней, обрамленное вырезанными на камне рунами, покоилось Око Фрейи, зеркало из вулканического стекла. «Как это могло случиться?» — пробормотала она, разглядывая зеркало. Ее цитриновые глаза сузились. Минуты тикали. Внезапно она наклонилась вперед.
— Хугсья дроттнингар! Сина! Покажи мне Радболга, сына Кьялланди. Пусть он услышит мой голос. Сина, хугсья дроттнингар! Сина! — В ответ на ее приказ поверхность зеркала завертелась; зеркало осветило сияние его творения, поскольку оно родилось из расплавленной крови самой земли. В его глубинах сформировалось изображение, но ему не хватало четкости. Ему не хватало фокуса. Идуна не могла понять, что видит Око. — Сина, хугсья дроттнингар! — прошипела она.