Гримнир погрузился в задумчивое молчание.
— Что случилось с Сарклунгом? — внезапно спросила Скади тусклым и флегматичным, как у старухи, голосом. Гримнир чуть не выпрыгнул из собственной кожи. Он вскочил на ноги, его длинный сакс со скрежетом вылетел из ножен.
— Яйца Имира! — взревел он. — Как ты… — Он сплюнул. — Фо! Еще десять минут назад ты была всего лишь куском червивого мяса, твоя дурацкая голова была в половине фута от твоего жалкого тела! А теперь… — Он замолчал.
Скади села, такая же крепкая и невредимая, как в тот момент, когда он нашел ее у озера, внизу. Она потянулась, хрустнула сухожилиями на шее и ощупала горло в поисках свежего шрама.
— Фе! Вот я и вернулась. Вот как это работает здесь, внизу. В этом нет ни ритма, ни смысла. Только что ты был разрезанным мешком бесполезного собачьего мяса — просто выпотрошенным дураком, безногим, безруким, с отрубленной твоими приятелями головой, — а в следующий миг ты… вернулся. Снова стал самим собой, по крайней мере.
— Значит, без предупреждения, да? — Гримнир убрал свой длинный сакс в ножны.
Скади взглянула на него:
— Предупреждение? Какое? Рог и песня? Какая-нибудь вспышка золотого света фейри?
Гримнир пожал плечами:
— Нар! Не знаю… что-нибудь!
— Да, — усмехнулась Скади. — Без предупреждения. Вот почему ты ждал, так? Ты надеялся, что я устрою хорошее представление.
Гримнир помог ей подняться на ноги.
— Я много чего повидал, — сказал он. — Просто еще ни один негодяй не возвращался из мертвых при мне. — Он кивнул подбородком в сторону открытой корзины. — Прихватил немного еды и кое-какие военные тряпки из ведьминой помойки в башне. Что ты помнишь? Последнее?
— Ты пырнул меня саксом, даже не сказав «приготовься», большое тебе спасибо, — ответила Скади. Она набросилась на хлеб и сыр, как голодная собака; колбасу она обошла стороной. — Это скраг, — сказала она с набитым хлебом ртом.
Гримнир взял колбасу и откусил от нее.
— И что? — спросил он. — Это хороший скраг. Это все, что ты помнишь? А что было потом?
Они передавали по кругу последнюю бутылку медовухи. Скади вытерла рот тыльной стороной ладони.
— После? Как ты думаешь, что я могу помнить? Сны и воспоминания? Фе! Мы здесь не видим снов. Мы уже мертвы. Мы не становимся больше мертвыми… или более живыми. Я помню боль в легких, холодную сталь в сердце, а потом я вспоминаю, как ты говорил. Я думаю, ты рассказывал историю. По-настоящему я поняла только последнюю часть.
Она закончила есть, затем сняла свою порванную и окровавленную тунику. Обнаженное тело Скади с желтоватой кожей было худым и крепким, сшитым длинными полосами мышц и сухожилий, покрытым татуировками и рубцами, похожими на руны. Гримнир мог разглядеть кости ее бедер, ребра, бугорки вдоль позвоночника, когда она наклонилась над корзиной и первым делом выудила из нее брюки и гамбезон.
Он почувствовал незнакомое возбуждение в своей крови, когда увидел, как она одевается, — что-то горячее и притягательное. Его ноздри раздулись, губы изогнулись в оскале желания. Он провел языком по своим пожелтевшим клыкам. Затем это чувство исчезло так же быстро, как и появилось. Гримнир отвел взгляд.
— Так что же все-таки случилось с Сарклунгом? — спросила она, завязывая кожаный гамбезон. — Я помню тот меч, и это, — она кивнула на его длинный сакс, — не клинок Кьялланди.
Гримнир похлопал по резной рукояти Хата.
— Нар! Это кости Сарклунга. Этот жалкий змей Нидхёгг сломал клинок Кьялланди в Хольмгарде, на реке Волхов, около пятидесяти с лишним лет назад.
Скади натянула сапоги, затем влезла в кольчугу и поправила ее на плечах. Та была слегка велика. Неважно. Она изогнулась, расправила плечи и одобрительно кивнула Гримниру за его выбор. Она подняла глаза, застегивая оружейный пояс на своих стройных бедрах.
— Нидхёгг, а? Молодчага. Лучше тебе рассказать начистоту всю историю, — сказала она. — Старина Кьялланди наверняка захочет услышать, почему ты превратил его драгоценный гномий меч в нож. Готов?
Гримнир подтянул свой оружейный пояс.
— Да, веди. Ты знаешь дорогу в Ульфсстадир лучше, чем я.
ДОРОГА К Волчьей обители оказалась не более чем извилистой тропинкой вверх по каменистому склону холма, местами прорезанной неглубокими ступенями. Каждый дюйм их подъема находился под пристальным наблюдением стражников, стоявших у высокой двери — несомненно, черного хода, решил Гримнир, поскольку она была слишком мала для настоящих крепостных ворот. Несмотря на это, Гримнир почувствовал покалывание в затылке, как будто что-то было не так.