Словно в подтверждение своих слов, Гримнир услышал, как Бёльторн резко втянул воздух; стоявший в тени Снага вскинул голову, услышав этот звук. В глазах скрага был неподдельный страх. Позади себя Гримнир услышал щелчок тетивы и почувствовал, как мимо его уха просвистела стрела с широким наконечником. Прежде чем Снага успел отступить, стрела вонзилась ему в горло. Она пробила хрящи и кость и вышла на расстояние ладони из задней части шеи.
Изо рта Снаги хлынула кровь, и он рухнул на порог. Там он забулькал, отплевываясь, и умер.
Бёльторн не осмелился пошевелиться.
Гримнир услышал знакомый голос позади себя — голос, который он слышал только в своей голове последние шестьсот лет:
— Хорошо сказано, маленькая крыса.
Гримнир обернулся. Из дверного проема, сжимая в узловатых кулаках тяжелый черный лук, вышел Гиф, сын Кьялланди. Высокий каунар был одет в кольчугу и алую ткань, на груди его хауберка был выткан череп оленя из серебряной проволоки. Он был почти таким же, каким Гримнир его помнил: таким же худым и поджарым, как в юности, его костлявое тело было опутано канатами мышц и узловатыми сухожилиями. У него было продолговатое лицо с выдающимся подбородком и кожа светлее, чем у Гримнира: она была желто-серой, как хороший точильный камень, и покрыта шрамами, татуировками в виде рун и сигилами; еще больше татуировок покрывало его лысину, а бахрома волос, свисавшая над длинными ушами, была цвета бушующего моря и украшена дюжинами старинных костяных дисков и бусин из серебра, граната и малахита, на некоторых из которых были нанесены отметины занесенного песком Египта. Проницательные глаза горели, как угли, из-под густых бровей.
— Ха! Ты жалкий старый мерзавец! — сказал Гримнир, и его губы искривила искренняя улыбка. — Я все гадал, когда же с тобой столкнусь.
— Певцы гимнов наконец-то добрались и до тебя, так?
— Ага. На пути к этой выгребной яме, которую они называют Римом, не меньше! — Гримнир откашлялся и сплюнул. — Что здесь произошло? Вам, крысам, стало скучно, и вы решили порезать друг друга?
— Просто небольшая размолвка, вот и все, — усмехнулся Гиф, затем посмотрел мимо Гримнира на Бёльторна. — Ты получил свой ответ, свинья, — сказал он. — Иди и забери с собой этот кусок дерьма.
Лица Бёльторна было скрыто звериным шлемом, и никто не мог видеть его выражения; однако его глаза горели, а в жестах сквозило презрение, когда он отбросил белую стрелу и схватил мертвого Снагу за волосы. Он потащил скрага за собой, возвращаясь по своим следам к воротам Ульфсстадира.
— Ты пробыл среди мертвых всего несколько часов, а уже нажил врагов, да, маленькая крыса? — сказал Гиф, глядя на одноглазого сына своей старшей сестры. — Не то чтобы отродье Ганга этого не заслуживало. Если кто-то и заслуживал того, чтобы поплавать в Гьёлле, так это он. Но зачем связывать свою судьбу с шайкой Снаги? Ты же не променял этот глаз на мудрость, так?
— Нар! Этот я обменял на месть. Разгреб небольшой бардак Хрунгнира и отправил его бастарда в Хельхейм, в придачу. Не пытайся повесить это на меня! Это была идея этого проклятого скрага — бросить жабу в воду. Хотя, это была моя идея — отрубить ублюдку голову и нацарапать аргр у него на лбу.
Гиф взвыл от смеха.
— Аргр, а? — сказал он, когда к нему вернулось дыхание. Он положил свой лук на стол. — Круто. Послушай, маленькая крыса, не позволяй старому Снаге одурачить тебя. Он выглядит как сопляк, которому до зрелости еще далеко, но он самый старший из нас. Он твой двоюродный брат. В те дни он был известен как Трар Младший, сын Траинна, сына Трара Старшего. Его отец отказался от нашего приглашения, отказался даже вести переговоры с нами под сводами дворца Манаварга. «Он — Локи, — сказал Траинн, упрекая меня, когда я появился у его дверей в качестве герольда Спутанного Бога. — В его жилах течет кровь озорства и злобы! Нет! Мы не будем в этом участвовать!»
— Да, мои слова отскочили от отца, но они зацепили сына. Той ночью Трар выскользнул из дома, чтобы посмотреть, что мы замышляем за спиной его отца. Он видел огни чертога Манаварга; он слышал страстные слова Спутанного Бога; он пробовал соки с огромных блюд с мясом, которые приносили слуги Локи, — послед чудовищных детей Ангрбоды. Его кожа огрубела и потемнела, зубы стали острыми и крепкими, а глаза приобрели красный блеск хищника. Никакой яд или болезнь не могли причинить ему вреда. Он стал одним из каунаров, одним из избранных Локи. Одним из нас.