Скади воспользовалась этим минутным замешательством; она отбросила его руку в сторону и усмехнулась. Она прижалась к нему, двигая бедрами, как танцовщица. Выгнув спину, она протянула руку и запустила пальцы в его темные волосы, притягивая его еще ближе. В прикосновениях Гримнира не было и намека на нежность. Твердые мозоли прошлись по ее груди и бокам; недобрые пальцы стянули с нее брюки и нащупали ее лоно, уже расплавленное и сочащееся влагой. Дрожа от возбуждения, она стала извиваться под ним.
Зарычав от свирепого вожделения, Гримнир достиг предела. Он наклонился и сбросил брюки. Скади ответила первобытным рычанием; обнажив зубы в мстительной улыбке, она раздвинула ноги и поднялась ему навстречу. Без дальнейших предисловий Гримнир погрузился в нее. Скади не питала иллюзий; это не было проявлением любви. В нем не было и намека на нежность. Нет, это была первобытная схватка — возможно, самая настоящая первобытная схватка — жестокое столкновение плоти с плотью, когда два животных боролись и царапали когтями свой путь к кульминации. И именно она достигла этого первой: она закричала, вращая бедрами, ее тело содрогалось в конвульсиях, когда она взывала к темной матери их народа, Ангрбоде. Мгновение спустя Гримнир запустил пальцы в ее волосы и глубоко вошел в нее, рыча и извергая свое семя.
Долгое мгновение они стояли, прижавшись друг к другу, тяжело дыша, их пот смешивался, охлаждая их плоть. Гримнир запрокинул ее голову и лизнул в ухо. Скади выгнулась, как кошка, все еще прижимаясь к нему.
Она подняла глаза, и жар похоти в ее взгляде был подобен тлеющим углям в камине. Она усмехнулась.
— Первый глоток бесплатно, — пробормотала она. — Второй будет стоить…
6 ХОЛЬМГАНГ
В Настронде не было рассвета; не было ничего похожего на полдень или на какой-либо намек на сумерки. Течение времени здесь не измерялось ни сложными махинациями звезд и солнц, ни механическим колдовством водяных и песочных часов. Нет, время в Настронде было отмечено пролитием жидкостей — будь то эль в большом зале, кровь на поле боя или семя в спальне. По таким подсчетам, у Гримнира был один кувшин эля, восемь кровавых борозд и шесть оргазмов, когда он услышал звук рога.
Он как раз спал, положив голову на руку, когда началась эта наглая какофония. Гримнир открыл здоровый глаз и покосился на Скади, которая уже встала и была наполовину одета. Их костер догорел до холодных угольков; облака рассеялись, насколько это было возможно в небе над Настрондом, и за их тонкой завесой огни Иггдрасиля горели ярче обычного.
— Пора, — сказала она.
Гримнир потянулся, разминая суставы один за другим, потрескивая плечами и шеей, когда садился.
— Колбаса еще осталась?
— Ты имеешь в виду этот скраг? — Скади сморщила нос при мысли о том, что ей придется есть мясо Локейских ведьм. — Фе! Одевайся. Тебя ищет Гиф.
Гримнир встал и натянул брюки.
— Может быть, когда все это будет готово, я сделаю хорошую колбасу из этого чертового Снаги. Нар! Это все его рук дело, этого червяка.
Снова протрубил рог.
— Скажи им, чтобы засунули этот рог себе в задницу, — прорычал Гримнир, засовывая ноги в сапоги и зашнуровывая их. Он встал, потопал ногами и поправил стилет в правом сапоге. — Вряд ли эти ублюдки смогут начать без меня.
Скади смотрела на него, когда он натягивал свой гамбезон.
— Ты в отличной форме для урода, которому предстоит встретиться лицом к лицу с одним из Девяти Отцов.
— Может, мне лучше дрожать и молиться? — Гримнир откашлялся и сплюнул. Он зашнуровал гамбезон, размял руки и плечи, затем стал надевать кольчугу. — Я знаю маленький секрет о большинстве из этих так называемых Девяти отцов.
Когда он не стал вдаваться в подробности, Скади сделала нетерпеливый жест.
— И? Ты собираешься поделиться своей мудростью?
Гримнир, однако, лишь одарил ее загадочной улыбкой, натягивая свою турецкую кольчугу с покрытыми эмалью бронзовыми пластинами на груди и животе, и застегивая кожаные ремни с блестящими медными пряжками.
— Расскажи мне об этом Ганге Трехрогом.
— Фе! Тогда храни свои секреты, негодяй! — ответила Скади. — Что ты думаешь о Сколльвальде?
Наконец Гримнир застегнул свой оружейный пояс. Сначала он поправил топор, затем кинжал с широким лезвием, висевший у него на пояснице; он несколько раз наполовину вытащил Хат и вложил его в ножны, проверяя, насколько свободно он выходит из ножен.
— Напыщенный маленький пустозвон, с одним хорошим боем, достойным его имени, и одним проигранным.