— То, что она всегда делает, — прорычала Скрикья. — Она что-то затевает, какую-то новую дьявольщину!
— Что-то со сьйоветтирами?
— Да. Смотри. Под аркой моста… ты видишь?
Он видел. Орда серебристо-белых духов вспенила воду, их лишенные плоти лица были обращены к небу, как будто они ожидали подарка свыше. Не подарка, понял Гиф, а жертву.
— Будь она проклята в самой глубокой впадине Хель! Она превратила весь залив Гьёлль в их ловушку!
— Начинай атаку сейчас же, муж, или отступай! — сказала Скрикья, поворачиваясь. — Быстрее, потому что здесь творится колдовство!
Балегир выпрямился и, прищурившись, посмотрел на Кьялланди.
— Что скажешь, брат-король? Бросим кости или будем ждать до следующего сражения?
Кьялланди встал.
— Объявляй атаку, — сказал он ледяным голосом. — Но забудь пока об этом павлине, Манаварге. Принеси мне голову этой ведьмы! Принеси мне голову Идуны!
РАЗДОСАДОВАННЫЙ, ГАНГ отшвырнул свой щит и обеими руками взялся за рукоять топора. Он занес его над головой, намереваясь нанести удар, который расколол бы щит Гримнира, его руку и голову, которую они защищали, надвое.
— Ублюдок! — взревел каунар.
И тут Гримнир получил то преимущество, которого ждал. Угрожающе зарычав, он уклонился от этого титанического удара. Прежде чем Ганг успел восстановиться, сын Балегира подкрался к нему и ударил его по шее неровным краем своего щита. Он ударил его во второй раз, в третий; железо заскрежетало по стали шлема Ганга, когда Гримнир обрушил град ударов на его голову сбоку. Каунар отшатнулся в сторону, повернулся и со змеиным шипением взмахнул топором вверх и вниз, нанеся удар наотмашь, который разрубил бы Гримнира от бедра до плеча… если бы попал в цель.
Удар, оставивший Ганга широко открытым.
Когда над водой разнеслась длинная, пронзительная нота рога Гифа, Гримнир обошел защиту противника и вонзил острие Хата во впадинку на горле Ганга — между воротником его кольчуги и нижним краем шлема. Он пронзил мышцы и сухожилия, перепилил хрящи.
Топор выпал из онемевших пальцев Ганга; его дрожащие руки нащупали застрявшее в трахее лезвие, пытаясь остановить поток черной крови, хлынувший из раны. Он пристально посмотрел в единственный глаз Гримнира. Красная ненависть соответствовала красной ненависти.
— Попался, червяк, — сказал Гримнир. Он плюнул Гангу в лицо, вытащил из его горла длинный сакс и уже был готов столкнуть его с края разрушенного моста, когда кусочки головоломки наконец встали на свои места. Сьйоветтиры. Они ждали крови…
Он рискнул бросить взгляд на удерживаемый врагами берег и увидел эту ведьму, Идуну, стоящую у воды с поднятым посохом. Она что-то кричала, какое-то слово, которое Гримнир не мог разобрать.
Она тоже ждала.
Ждала, что один из них, израненный и окровавленный, упадет в объятия сьйоветтиров. Ждала, что один из них принесет другого в жертву…
Ганг отшатнулся назад, захлебываясь кровью, его пятки зацепились за разрушенный край. Прежде чем он успел опрокинуться назад, в воду, Гримнир выронил свой щит; его рука скользнула вперед и схватила мокрую от крови бороду врага. Он подтащил Ганга к себе и швырнул его на камни, наблюдая, как ублюдок в последний раз дернулся и умер.
Эхо подхватило звук рога Гифа; в ответ Гримнир услышал скрежет килей о каменистую почву; он услышал выкрикиваемые команды и плеск весел, ударяющихся о воду. Сын Балегира обернулся, когда из-за густого покрова обсаженного деревьями берега в воду бухты вышла дюжина четырехвесельных баркасов. Помимо гребцов и рулевого, на каждом из судов с высокими носами также находилось по десять парней из Ульфсстадира — смесь дисциплинированных каунаров Кьялланди и скрелингов-драчунов Балегира, и даже несколько скрагов с луками и пращами. На носу одной из лодок он заметил Скади, которая уже выпускала стрелы. Они должны были переправиться на большой скорости, чтобы достичь дальнего берега прежде, чем эта ведьма Идуна что-нибудь придумает. Манаварг — совсем другое дело. Этот негодяй махнул рукой; Ньол прорычал команду, и из-за дальнего склона холма показалась разномастная фаланга каунаров в красных плащах — человек двести, а может, и больше.
Дело принимало опасный оборот.
Гримнир приложил два пальца ко рту и свистнул ближайшей лодке. Рука на руле принадлежала старому морскому волку по имени Эльд, одному из людей Кьялланди, который носил украденный римский доспех и щит давно умершего легионера. Он изо всех сил налег на руль и подвел лодку так близко, как только осмелился, к основанию разрушенного моста.