— Меня зовут Снага, ублюдок! — Рыча, скраг повел в бой последних своих товарищей. Гримнир не проявил к ним милосердия. Он ударил Блартунгу в горло краем своего щита, отчего жирный скраг покатился по земле; подсек ноги Кётт, когда она снова попыталась подкрасться к нему со слепой стороны, а затем ударил ее по ребрам каблуком своего подбитого гвоздями сапога. Гримнир расправился с оставшимися скрагами, оставив только Снагу.
Они смотрели друг на друга поверх трупов его товарищей, поверх корчащихся и ноющих тел. Гримнир откашлялся и сплюнул.
— Давай уравняем шансы, Трар, — сказал он. Гримнир отпустил щит; одной рукой он расстегнул оружейный пояс, затем ослабил ремни кольчуги и сбросил ее. Он развязал шнурки на своем гамбезоне, снял его и тоже бросил на землю. Он встал напротив Снаги, обнаженный по пояс. Присев на корточки, он вытащил свой топор из мешанины кожи и кольчуги.
Снага был без доспехов. Он наклонился и поднял упавший нож вдобавок к своему топору с каменным наконечником. Он рискнул бросить взгляд на кромку воды, где все еще бурлили сьйоветтиры.
— Победитель получает все, — сказал скраг.
Гримнир усмехнулся:
— А когда было по-другому?
Снага кивнул и атаковал.
Скраг был быстр, даже быстрее Гримнира; он сделал ложный выпад вверх, нанес удар ниже, перевернул нож и полоснул по жилистому животу Гримнира. Древко топора стукнулось о древко; дыхание вырвалось резким сопением, когда их лезвия замерцали и заискрились. И Гримнир хмыкнул, когда скраг полоснул его по бицепсу острием ножа. Когда они отпрыгнули друг от друга, с лезвия сорвалась струйка крови.
Снага — Трар, сын Траинна — был лучшим бойцом, чем имел право быть; лучше любого каунара, с которым сталкивался Гримнир, и, черт возьми, намного лучше большинства скрелингов. Гримнир неохотно признался, что он почти равен ему. Почти.
Крысеныш был быстр, но слишком легок. Ему не хватало веса для нанесения ударов. И если веса не хватало для эффективного удара, его не хватило его и для эффективного блокирования. Зарычав, Гримнир перешел в наступление.
Рука Снаги стала наковальней Гримнира. Он ударил по рукояти топора скрага, по гарде его ножа; он переплел лезвия и использовал свой вес, чтобы откинуть гарду Снаги в сторону. Гримнир ударил его головой, разбив нос. Он выронил свой топор и заехал Снаге локтем в живот, выбил у него из рук каменный топор и сжал его опускающуюся руку с ножом, как в тисках.
Гримнир повалил Снагу на землю, оседлав худое тело. Дыхание Снаги стало прерывистым, когда он боролся с более тяжелым телом сына Балегира. Ухмыляясь, Гримнир повернул лезвие ножа скрага к его владельцу и медленно, но неумолимо вонзил его в его плоть.
— Стой! — Снага тяжело задышал, когда холодная сталь коснулась его желтоватой кожи. — Нет!
И, в последний раз дернув мускулистыми руками, Гримнир вонзил нож в худую грудь Снаги, пронзив мышцы и кости, легкие, горящие от недостатка воздуха, и пульсирующую стенку его сердца. Из отвисших губ Снаги хлынула кровь, и красноватый блеск в глазах скрага погас вместе с ним.
Гримнир поднялся. Он выдохнул, и на его губах заиграла злорадная улыбка. Внезапно позади себя он услышал топот ног. И прежде, чем он успел среагировать, Блартунга — толстый, всеми забытый Блартунга — вонзил упавшее копье в спину Гримнира, справа от позвоночника, и пронзил тело насквозь.
Гримнир взвыл, как умирающий волк. Боль ослепила его; он хотел наброситься, убить — и знал, что должен это сделать, — но эпицентр его внезапной смертельной боли, этот кусок дерева с железным наконечником, пронзивший его тело, завладел каждой его мыслью и каждым нервом. Он почувствовал, как что-то тянет его, этого незваного гостя, покрытого черной слизью, и, не задавая вопросов, двинулся в указанном направлении — вверх. Прочь от трупа Снаги. Оно тянуло к краю все еще бурлящей воды, и он последовал за ним на нетвердых, дрожащих ногах. Он услышал крики; он услышал, как кто-то зовет его по имени.
Гримнир!
— Как ты себя чувствуешь, сукин ты сын? — проревел Блартунга ему в ухо. А потом — ничего. Гримнир медленно шаркал, копье все еще рассекало его тело пополам. До него не доносилось ни звука, кроме медленного биения собственного сердца. Он пошатнулся. Его сердце… замирало, как часовой механизм. С каждым ударом оно билось медленнее. Еще медленнее. Толстый скраг стоял у него за спиной, брызгая слюной и осыпая его проклятиями. Еще медленнее. Два удара. Один. Медленнее.