— Вот ваша кровь! Ваша жертва! — Рыча, Блартунга протащил окровавленный наконечник копья обратно сквозь тело Гримнира и вонзил его в кипящую пену залива Гьёлль.
Сын Балегира ударился лицом о воду. Он услышал смех сьйоветтиров, когда они пришли за ним. Он мог видеть их мертвенно-бледную плоть в глубине, черные впадины глаз, волосы, похожие на озерную траву, обрамлявшие лица, похожие на скелеты. Их руки потянулись к нему…
И когда их скользкие пальцы коснулись его конечностей, он почувствовал, что тьма на мгновение отступила; когда могильная тишина заключила его в свои вечные объятия, Гримнир услышал последний звук — глубокий и властный голос. Знакомый голос. Голос, заставивший сьйоветтиров замолчать; голос, эхом от которого отдавалось даже под водой.
— НЕТ, — сказал голос. — ОН МОЙ.
7 ДОРОГА В РИМ
— ОН МОЙ!
Сила, прозвучавшая в этих словах, обрушилась на Гримнира, как удар ладонью по щеке. От потрясения, от внезапного возвращения в сознание у него перехватило дыхание. Его глаза распахнулись — один холодный и мертвый, словно вырезанный из кости труп; другой — красный и мерцающий в ночи уголек.
— МОЙ… Мой… мой…
Эхо затихло, оставив после себя странное ощущение чего-то знакомого. Он узнал этот голос; узнал его из смутных и полузабытых воспоминаний, но каждый раз, когда воспоминание приближалось, что-то отбрасывало его прочь. «Фо», — пробормотал он. Он лежал на спине на холодном мелководье — где он? неужели это залив Гьёлль? — прислушиваясь к легкому ночному ветерку, который шевелил камыши вокруг него. Он чувствовал тяжесть своего тела. Его кости ныли, как будто какой-то жестокий бог проткнул его мозг раскаленной проволокой и туго затянул их. Над головой, сквозь разрывы в облаках, он мог видеть холодные яркие звезды, кружащиеся в безмолвном величии.
Звезды. Он может видеть звезды.
Он застонал, зарычал, перекатился на живот и пополз вверх по скользкому от грязи берегу, цепляясь за камыши и зарываясь локтями в землю. Два арбалетных болта, словно фетиши, свисали со звеньев его турецкой кольчуги…
Кольчуги? Он был без кольчуги, там, в конце, когда этот жалкий скраг Блартунга проткнул его копьем насквозь. Он вспомнил; он расстегнул ремни на своей кольчуге и сбросил ее. Он разорвал шнурки на своем гамбезоне, стянул его и тоже бросил на землю. Он вспомнил боль. Агонию…
— Во имя Имира, где?.. — пробормотал он. Перед глазами все поплыло. Он моргнул, пытаясь прояснить зрение. Где копье? Что случилось?
В ответ он услышал скрипучий голос, говоривший по-сицилийски с сильным арагонским акцентом:
— Кости Христа! Дьявол еще жив?
Откуда-то поблизости доносились невнятные отрицания и проклятия, гортанные молитвы; он слышал скрип стальных планок, когда невидимые руки пытались перезарядить арбалет. Неужели ему все это приснилось? Темные берега Настронда, Волчье логово, поединок в заливе Гьёлль? Он посмотрел на болты, застрявшие в его кольчуге, и вспомнил… древние руины в сердце болот, почерневшие и гниющие. Купола из старого мрамора покрывают святилища еретических богов и забытых нимф. Дорога; подбитые гвоздями сапоги дробят каменную крошку. Фургон, безвкусный и разбитый, покачивается на сломанной оси. Он останавливается. Он втягивает носом воздух; он чувствует их запах. Он чувствует запах их лихорадочного пота, их разложения; он чувствует запах гноя, который сочится из язв на их истощенных телах. Он скалит зубы в предвкушении. Они мертвецы, сицилийские рабы чудовища.
Сицилийцы. Один из них стрелял в него из задней части фургона бродячих комедиантов… скользкая от пота рука слишком крепко сжимала резной дубовый приклад его оружия. Арбалетчик отводит взгляд. Два пальца судорожно сжимают спусковой механизм. Едва слышен ровный треск стальных планок. Он ощущает это как удар кулаком в грудину…
Он был уверен, что болт попал в него, а второй последовал за первым по пятам; их совместные удары, должно быть, сбили его с толку. Неужели холодная болотная вода лишила его рассудка? Не привиделась ли ему каждая царапина с тех пор, как в него врезались эти два болта? Настронд? Его мертвый род?
— Давай, за ним! — услышал он команду скрипучего голоса. — Принеси факел, ради Бога! Принеси его и поднеси поближе! Я не оставлю это на волю случая.
Гримнир откашлялся и сплюнул. Значит, это был Лангбардаланд. Италия. Что означало, что он все еще жив. Все еще на Аппиевой дороге, там, где она пересекала Понтийские болота, в двух неделях пути к северу от разрушенной чумой Мессины. Все еще охотится на этого крадущегося змея, Злостного Врага. Но как он мог остаться в живых?